Младший вскочил на свою лошадь, а старший ухватил считающего Катти за плечо и притянул к себе.
– Получай, хозяин. – В складках его плаща блеснула сталь кинжала, вонзившегося в живот Катти.
Катти вскрикнул от боли и неожиданности, попятился, ухватившись за живот, а браво отшвырнул его от себя. Двое батраков, стоявшие в сторонке, не сразу сообразили, что случилось, но тут же двинулись на него. Бородач щербато ухмыльнулся и вспрыгнул на лошадь. Его товарищ уже поскакал к дороге, дергая повод вьючной лошади. Тейр изо всех сил метнул полено ему в спину, но без толку. Оно пронеслось по воздуху и попало в цель, но плащ и куртка смягчили удар. Из-под лошадиных копыт взметывались комья грязи, и брави скоро исчезли в сгущающейся тьме.
Тейр бросился за ними, огибая дом. Но когда он добрался до ворот, эхо конского топота уже затихало вдали. Посреди дороги стояла Фьяметта и смотрела на юг вслед исчезнувшим всадникам. Лицо ее как-то сразу осунулось, темные глаза казались огромными.
– Они украли тело вашего отца, – еле выговорил Тейр. – Я не сумел им помешать.
– Знаю. Я видела.
– Но зачем? Что за безумие! И забрали два окорока. Не собираются же они его съесть!
– О… – пробормотала она. Отчаяние на ее лице сменилось напряжением мысли. – Наверное… но это чудовищно… он не может… я должна помешать… – Она сделала несколько шагов, сжимая кулаки точно в забытьи.
Тейр схватил ее за рукав:
– Куда ты побежишь по дороге ночью одна!
Она извернулась и посмотрела через луг на смутное белое пятно среди мулов Пико – на свою белую лошадь.
– Так я поеду верхом.
– Нет!
– Что?! – Она блеснула на него глазами из-под нахмуренных бровей.
– Я поеду. Завтра. – Она гневно вздохнула, и он поспешил добавить:
– Мы поедем вместе.
Она заколебалась. Разжала кулаки и обвела взглядом темноту вокруг. Плечи ее поникли.
– Не знаю, что мне… как… да. Ты прав. Хорошо.
И повернувшись, она побрела за ним к дому.
Глава 6
Суматоха на постоялом дворе еще усилилась из-за того, что туда явились две семьи беглецов из Монтефольи как раз тогда, когда высокий светловолосый швейцарец и батраки вносили в дом раненого Катти. Все немного пришло в порядок, только когда пришла жена Катти, за которой сбегала запыхавшаяся соседка. Фьяметта неуверенно попятилась, когда в дверь влетела хозяйка – так-то она отплатила этой женщине за ее доброту! Но мадонна Катти, хотя и сурово нахмурилась, ни в чем винить ее не стала, а, наоборот, поручила Фьяметте принести воды и тазики новым постояльцам и приготовить им постели, а сама занялась мужем. Несколько раз она выходила из спальни прикрикнуть на своих конюхов и указать слугам из Монтефольи, чтобы они приготовили и подали на всех ужин из хлеба, сыра, копченой колбасы, вина и пива. Фьяметта не прикоснулась к колбасе.
По просьбе мадонны Катти Пико вместе с мулами, грузом и сыновьями перебрался во двор, после чего ворота были крепко заперты на ночь. Монтефольцы перепугались, узнав, что бесчинствующие солдаты, от которых они бежали, рыщут так далеко к северу, и решили уехать дальше, едва рассветет. Ну а пока, считая отцов, братьев, слуг, конюхов Катти, Пико с сыновьями и швейцарца, на постоялом дворе собралось четырнадцать вооруженных мужчин. Опасным мог оказаться только большой конный отряд. «Но сеньор Ферранте заполучил то, что ему требовалось, – с тоскливой уверенностью думала Фьяметта. – Сегодня ночью они не вернутся». Да, постоялому двору ничего не угрожает, пока сеньор Ферранте не появится здесь победителем во главе своей дружины.
Фьяметта двигалась точно заводная кукла. Paбoта помогала не думать, не чувствовать. Но неизбежно она закончила все приготовления, и ей больше нечем было занять себя. Шум голосов, суета затихли, люди задували свои свечки и ложились. Из спальни вышла жена Катти с окровавленными бинтами и рубашкой мужа, чтобы положить их в холодную воду отмачиваться. Воду принесла ей Фьяметта из колодца во дворе. В свете фонаря они поставили ведро у черного хода снаружи.
– Как мастер Катти? – виновато спросила Фьяметта.
– Если рана не загноится, – вздохнула мадонна Катти, – жив он, наверное, будет. В его жирное брюхо кинжал вошел не очень глубоко. Если он попросит есть, ничего ему не давай. – Она сунула смятые бинты и рубашку в ведро, а потом устало выпрямилась и вытерла руки о передник.
– Мне горько, что я навлекла на вас все эти беды.
– Если бы алчный старый дурень отправил тебя к попу в Бергоа, как я просила его во имя милосердия, эти беды выпали бы на долю кого-то другого! – сердито сказала мадонна Катти. Она посмотрела на темный дом и поджала губы. – Опасайся он взаправду духа мертвого колдуна, так похоронил бы его как подобает, а не засовывал бы в мою коптильню. А теперь она будет проклята. Наверняка мое мясо все протухнет и зачервивеет.
– Мой отец был не из тех, кто прощает обиды, – неохотно признала Фьяметта. – Но думаю… но боюсь, сейчас его духу не до этого. – Ее пальцы мяли складки юбки.
– О? – Мадонна Катти внимательно на нее посмотрела. – Ну… ложись-ка спать, девочка. Но завтра утром уезжай.
– Могу я взять мою лошадь? – спросила Фьяметта робко.
– И лошадь, и все остальное. Я не хочу, чтобы здесь осталось что-то твое! – Она покачала головой, и Фьяметта следом за ней вошла в дом.
Веранда или лоджия на втором этаже, выходившая на задний двор, обычно использовалась для сушки белья, по на эту ночь превратилась в спальню для служанок двух монтефольских семейств. Себе Фьяметта постелила поближе к перилам. Теперь она пробралась между громко храпящими, измучившимися за день женщинами, сняла верхнее платье, положила его поверх одеяла и сдернула льняное нижнее, которое напуском укрывало серебряную змею от жадности Катти. Не замечая ночной прохлады, она облокотилась на перила и оглядела двор. Тусклая ущербная луна поднялась по небосклону на четверть. У дальней стены вдоль коновязи стояли мулы Пико. С наваленным у их ног сеном, чтобы они вели себя поспокойнее. Из коптильни все еще сочился дым – туманное облачко в смутном лунном свете. Пико, его сыновья и швейцарец легли в маленькой крепости, сложенной из вьюков возле мулов. Она видела, как поблескивают остриженные в кружок светлые волосы швейцарца, когда он заворочался на своей постели. Фьяметта потерла большой палец на левой руке, там, где прежде было кольцо. «Что я наделала? Мое кольцо привело его ко мне? Неужели он и вправду – моя истинная любовь? А он это знает?» Не о том она думала, когда отливала это кольцо с заклятием истинной любви в первый день весны. Она бы не смогла объяснить, о чем мечтала в своем неясном стремлении почувствовать себя любимой. Она смотрела на бесформенный бугор одеяла внизу во дворе и тщилась испытать пылкую страсть или хотя бы нежный интерес. Ничего. Не то чтобы он внушал ей неприязнь. Просто он был тут, пугающе настоящий, живой. И бесспорно дружелюбный – точно большой избалованный щенок мастифа, который никогда не получал шлепков и радостно тычется носом, чтобы его приласкали.
