Глава 1
Фьяметта повернула ком теплой красной глины, держа его в пальцах.
– Вы полагаете, батюшка, оно уже готово? – спросила она с тревогой. – Можно его разбить?
Ее отец накрыл ком ладонью, проверяя температуру.
– Еще нет. И положи его! В руках он быстрее не остынет.
Она вздохнула от нетерпения, но положила глиняный шар на рабочий стол под лучи утреннего солнца, лившиеся сквозь железную решетку окна.
– А вы не могли бы наложить на него остужающее заклятие?
– Вот я наложу остужающее заклятие на тебя, девочка, – засмеялся он. – Слишком уж много в тебе от стихии огня. Даже твоя мать это говорила. – Мастер Бенефорте машинально перекрестился и склонил голову, как положено, когда вспоминают покойников. Смех в его глазах поугас. – Не гори так жарко. Жар до утра сохраняют угли, если их сгрести в кучу.
– Но с ними спотыкаешься в темноте! – возразила Фьяметта. – Что горит жарко, горит ярко! – Она уперлась локтями в стол и, ерзая туфелькой по плиткам пола, посмотрела на плод своих трудов. Глина с золотым сердцем. В воскресных проповедях епископ Монреале частенько повторял, что человек есть прах. А прах ведь та же глина! На нее нахлынуло ощущение, что она едина с шаром на столе. Буроватый, неуклюжий снаружи (она опять вздохнула), но исполненный тайного обещания, если бы только его можно было взломать.
– Вдруг оно получилось с изъяном, – сказала она тревожно. – Пузырек воздуха… грязца…
Неужели он не чувствует его? Чистого, высокого тона, точно биение маленького сердца?
– Тогда ты его опять расплавишь и начнешь все сначала, пока не получится. – Ее отец пожал плечами. – Вина будет твоя, и поделом! Незачем было торопиться залить форму без меня. Ну, металл не пропадет. То есть не должен пропасть. Я тебя поколочу, как настоящего подмастерья, если ты позволишь себе такие штуки, на которые горазды подмастерья. – Он свирепо нахмурился, но не всерьез, как заметила Фьяметта.
Ее тревожила не потеря металла. Но она не собиралась открывать свою тайну, рискуя навлечь на себя неодобрение или насмешки. Когда она услышала шаги отца в прихожей, то тут же поплевала на фигуру, стерла ее рукавом, а символические предметы – соль, засушенные цветы, кусочек самородного золота, зерна пшеницы – смахнула со стола вместе с листком указаний, переписанных самым лучшим ее почерком. Фартук, в который она их смахнула, приютился на краешке стола, жутко бросаясь в глаза. Отец ведь разрешил ей применить только золото, а не… Она прислонилась бедром к высокому табурету, потерла кожаный фартук, прикрывавший ее серое шерстяное платье, и втянула носом знобящий весенний воздух, который проникал в комнату сквозь незастекленное окно. «Но он сработал! Мой первый вклад сработал. Или хотя бы… не навредил».
Тяжелую дубовую входную дверь сотряс стук, и сквозь нее пробился мужской голос:
– Мастер Бенефорте! Эй, в доме! Просперо Бенефорте, вы что, спите?
Фьяметта вскарабкалась на стол, прижала лицо к решетке, заглядывая за край оконной ниши.
– Двое мужчин… дворецкий герцога мессер Кистелли, батюшка. И. – она просияла, – капитан-швейцарец.
– Ха! – Мастер Бенефорте поспешно снял собственный кожаный фартук и расправил тунику. – Может, он наконец принес мою бронзу! Пора бы уж! Никто не отодвинул засовы на двери нынче утром? – Он высунул голову в другое окно, выходившее во внутренний дворик, и взревел:
– Тесео, отвори дверь! – Его седеющая борода металась влево и вправо. – Где этот ленивый мальчишка? Беги открой дверь, Фьяметта. Только подбери волосы под чепчик, ты растрепана хуже прачки!
Фьяметга спрыгнула на, пол, развязала ленты простенького чепчика из белого полотна и принялась зачесывать пальцами черные кудри, которые выбились наружу, пока она была поглощена работой. Затем завязала ленты потуже, но все равно пышные кудри вырывались из-под чепчика сзади и ниспадали заметно ниже плеч. Она пожалела, что поторопилась и не заплела их в косу на заре; прежде чем мчаться разводить огонь в маленьком горне с тиглем в углу мастерской до того, как отец проснется и спустится вниз. Еще лучше было бы надеть кружевной чепчик из Брюгге, который ей прошлой весной подарил отец в день ее пятнадцатилетия.
Стук возобновился.
– Эй, в доме!
Фьяметта, пританцовывая, пробежала по каменному полу прихожей, отодвинула засов, открыла дверь и сделала реверанс.
– Доброе утро, мессер Кистелли. – И чуть смущеннее:
– Капитан Окс!
– А, Фьяметта. – Мессер Кистелли кивнул ей. – Мне нужен мастер.
Мессер Кистелли носил длинные черные одеяния будто ученый муж. Гвардеец, Ури Окс, был одет в ливрею герцогского дома – короткая черная туника с рукавами в красные и золотые полоски, черные чулки-трико. В это мирное утро он не надел ни металлического нагрудника, ни шлема, не взял с собой пики – только меч свисал с его бедра. Каштановые волосы прикрывала черная бархатная шапочка с кокардой герцога Монтефолья. Кокарду – пчела на цветке – ему сделал мастер Бенефорте, и позолоченная медь выглядела совсем как золото, не выдавая относительной бедности капитана. Швейцарец половину своего жалованья посылал на родину матери, шепотом рассказывал мастер Бенефорте, покачивая головой, то ли в восхищении от такой сыновней преданности, то ли осуждая такую, нерасчетливость – Фьяметте это так и осталось неясным. Однако чулки обтягивали ноги капитана Окса без единой морщинки, не повисая складками, как у тощих юных подмастерьев или у высохших стариков.
– От герцога? – с надеждой спросила Фьяметта. Кожаный кошель, свисавший с пояса мессера Кистелли рядом с его очками, выглядел пузатеньким самым многообещающим образом. Но с другой стороны, герцог всегда обещает, говаривал батюшка. Фьяметта проводила их в большую мастерскую, где их встретил мастер Бенефорте, приветственно потирая руки.
– Доброе утро, почтенные господа! Уповаю, вы принесли мне добрые вести о бронзе, которую герцог Сандрино обещал для моей великой работы? Шестнадцать чушек меди, вот как! Не меньше. Все уже устроено?
Мессер Кистелли только плечами пожал на такую настойчивость.
– Еще нет. Хотя, думается мне, мастер, к тому времени, когда будете готовы вы, будет готов и металл. – Он чуть насмешливо приподнял бровь, и мастер Бенефорте нахмурился. Фьяметта затаила дыхание: он умел учуять даже легкий намек на оскорбление, точно охотничья собака – дичь. Однако мессер Кистелли продолжал, погладив кошель на поясе:
– Я принес вам от его светлости деньги на дрова, воск и плату подручным.
– Даже я не такой великий заклинатель, чтобы сотворить бронзу из воска и поленьев. – проворчал мастер Бенефорте. Но руку за кошелем протянул.
Мессер Кистелли чуть повернулся.
– О вашем умении, мастер, речи нет. Его светлость усомнился в быстроте вашей работы. Быть может, вы набираете слишком много заказов в ущерб всем?
