Но мне так хорошо с тобой, а остальное… Боже, какие это глупости: проект, кино, сценарий… Нет, хочу быть рядом с тобой, сейчас, сию минуту…
…Через полчаса она спала крепким сном. Он выключил бра, заботливо укрыл Лару одеялом и тихо, чтобы не тревожить, встал рядом.
Он смотрел на эту девушку, которая была моложе его на тридцать лет, и думал о неотвратимости времени.
Время, время, жестокий извозчик, неумолимо погоняющий годы хлестким своим кнутом.
И — глядишь — резвые прежде лошадки, рысью прежде летевшие, молнией, грозным скоком, замедляют скорость, начинают задыхаться, сбивать ход, просить пощады, передышки, остановки, но…
Но по-прежнему свищет кнут, беспощаден возница и спасения нет.
Разве только внезапная, запоздалая любовь, поздняя страсть, отсрочит безжалостный приговор, но это, увы, всего лишь жалкая надежда.
Может быть, именно потому убеленные сединами мужи хватаются за нее, как за соломинку, и ищут забвения в объятиях легкокрылых юниц?
Чуткий Тютчев четко обозначил эту проблему:
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Но это отнюдь не благодатный свет; скорее, это пожирающее пламя.
Три ступени прощания
Триптих
1. «Одинаковы ваши приметы…»
Сестры тяжесть и нежность,
одинаковы ваши приметы…
Осип Мандельштам
…В тот вечер, оторвавшись от компьютера, он почувствовал, как его неудержимо тянет в сон.
— Я, пожалуй, прилягу, ладно? — сказал он ей, зевнув.
— A-а, зеваешь… — улыбнулась она, махнув рукой, — иди-иди, мне надо еще на кухне повозиться…
Он лег, укрывшись широким красным одеялом, почитал, затем отложил книжку и провалился в глубокий сон.
Следующий день был выходным, потому и сон оказался легким, искристым, наполненным необыкновенной нежностью, запахами цветущего луга и даже какой-то незапомнившейся музыкой, от которой сердце замирало в предчувствии чуда.
…Когда он проснулся, часы показывали десять утра. Шел крупный дождь, тяжелые тучи закрывали небо, да еще и ветер ухитрялся завывать, как нашкодивший брошенный пес.
Как ни странно, ее не оказалось рядом; и одновременно с этим он понял, взглянув на постель, что она даже и не ложилась.
Он встал, умылся, насухо вытерся банным полотенцем и пошел в гостиную. Она лежала на диване, укрывшись коричневым клетчатым пледом. Он примостился рядом и осторожно и ласково тронул ее за плечо:
— Просыпайся, соня, уже десять часов утра. Котенок, вставай…
Она вздрогнула от прикосновения, как будто ее ударил электрический ток:
— Не трогай меня, убери от меня руки!
— Что случилось? — ошарашенно спросил он.
— Ты прекрасно знаешь-«что», и нечего притворяться! — крикнула она в бешенстве. — Я не хочу тебя видеть, я не хочу тебя слышать!
— Подожди-подожди, — пробормотал он, — но вчера еще все было хорошо, вчера…
Она посмотрела на него и усмехнулась:
— Вчера? Это кончилось давным-давно!
Он промолчал.
Скорее всего, она была права: все это, в самом деле, давно кончилось. Но он делал вид, что все еще продолжается, и ей нужно было делать вид, что все продолжается, — потому что это было необходимо ей самой; она цеплялась за него, как за соломинку, и он был соломинкой, которая вытаскивала ее из одиночества и тоски. При этом она ревновала его, как сумасшедшая, ревновала даже к своей подруге — пухлой и неуклюжей, похожей на заводного мишку. Ревновала только за то, что он как-то написал этой «мишке» письмо по Интернету, выясняя какой-то деловой вопрос. Она случайно узнала о переписке и закатила ему истерику, обвиняя в предательстве. Он попытался ее успокоить, объяснял, что у него и в мыслях ничего такого не было. Но она была непреклонна, она выносила приговор, она вещала наподобие пифии:
— Я бесконечно признательна тебе за важные уроки, которые ты мне вновь преподал: не верь, не расслабляйся и не давай другим втягивать тебя в свои игры! Спасибо тебе. И, пожалуйста, не забывай, что когда что-то делаешь втихую, это все равно выплывает наружу. Я сама виновата-опять купилась на твои красивые слова. Кстати, это еще один из ценных уроков, преподанных тобой, — не обращать внимания на красивые слова… Так что как ни крути-я тебе за все благодарна.
Только вот в навязываемые тобой игры я больше играть не хочу. И не буду. Наигралась уже. Хватит с меня.
Все необходимые телефонные звонки ты сделаешь в паре с моей подругой, которой ты все равно звонишь и пишешь регулярно и с которой обсуждаешь те же самые вопросы, что и со мной. Меня только одно удивляет — почему я должна о деловой части вашего интенсивного общения узнавать не от тебя?! Если это только деловые переговоры — то, во-первых, зачем это держать в тайне от меня, а во-вторых, зачем их вести с ней? Если же вас связывает романтическая переписка и телефонные разговоры — то мне здесь тем более делать нечего… Как-то не хочется быть третьей… А вообще-то, даже и не третьей, а пятой, десятой и так далее — сам поставь порядковый номер, тебе виднее, милый…
Могу вам только пожелать удачи. Меня, пожалуйста, в свои умные комбинации больше не включай. Договорились?!
…Как было сладостно примирение, сколь одинаковы приметы любви и ненависти!
Но, может быть, именно с этого все и началось? может быть, эта череда ссор и примирений и привела к разрыву?
Одно он знал точно: ему становилось с ней все тяжелее и тяжелее, ее придирки становились порой невыносимыми, и спасало только расстояние, хотя и расстояние уже не очень спасало. И весь этот ком, склепанный из страстей, обид, ссор, примирений, и докатился, наконец, до их последней встречи, когда она ненавидящим, чуть хриплым голосом объявила, что между ними все кончено и пора прекратить ломать эту нелепую комедь.
По странной прихоти обстоятельств ему пришлось провести в ее квартире еще три дня; все три дня они не разговаривали, ночевали в разных комнатах, и все эти три дня показались ему самой тяжелой пыткой.
2. До поры до времени
…Слава богу, теперь я могу сказать все, что думаю, не оправдываясь и не подстраиваясь под тебя, как это часто делал в последнее время.
С одной стороны, я испытываю неизъяснимое облегчение, с другой — такую же неизъяснимую грусть, поскольку вряд ли можно так просто вычеркнуть чарующие строки наших ошеломляющих отношений.
Они действительно были такими. До поры до времени. Пока ты не решила изменить правила игры, пока ты не испугалась той легкости, которой были пронизаны
