– А также сомнительные закулисные спекуляции, – добавил д’Антон. – Грязные операции на рынке.
– Особенно горячо его поддержат те, у кого нет облигаций, но кто не отказался бы их иметь, – сказал Перрен.
Тут что-то отвлекло мсье Шарпантье. Он посмотрел через плечо д’Антона и улыбнулся.
– А вот и человек, который нам все разъяснит. – Раскинув руки, он двинулся к двери. – Мсье Дюплесси, редкая птица. Позвольте представить вам жениха моей дочери. Мсье Дюплесси, мой старый друг, служит в казначействе.
– В наказание за мои грехи, – подхватил мсье Дюплесси с мрачной улыбкой и кивнул д’Антону, как будто слышал его имя прежде.
Мсье Дюплесси было за пятьдесят. Он был высокий, со следами былой красоты, опрятно и просто одетый. Казалось, его взгляд задерживается по дальнюю сторону предметов, словно имеет свойство беспрепятственно проникать сквозь мраморные столешницы, позолоченные кресла и облаченные в черное конечности столичных адвокатов.
– Значит, Габриэль выходит замуж. Когда ждать счастливого события?
– Мы еще не определились с датой. В мае или в июне.
– Как летит время!
Мсье Дюплесси вылеплял банальности, как дети лепят куличики из песка. Затем он улыбнулся – впечатление было такое, будто это требует от него мышечного усилия.
Мсье Шарпантье протянул гостю кофе:
– Я слышал о вашем зяте, соболезную.
– Да, тяжкое горе, большое несчастье. Моя дочь Адель только что вышла замуж и уже овдовела, а сама еще такой ребенок. – Он обращался к Шарпантье, глядя ему через левое плечо. – С Люсиль мы спешить не станем. Хотя ей уже пятнадцать-шестнадцать. Маленькая дама. От дочерей одни заботы. Впрочем, как и от сыновей, хотя у меня их нет. От зятьев тоже хватает хлопот, особенно если им случится умереть. К вам это не относится, мсье д’Антон. Уверен, от вас хлопот не будет. У вас очень здоровый вид. Даже слишком.
Как можно держаться с таким важным видом и нести такую дикую ахинею, подумал д’Антон. Интересно, он такой всегда или только сегодня? Дефицит бюджета или домашние заботы так ослабили его разум?
– А как поживает ваша дорогая жена? – спросил Шарпантье. – Как ее здоровье?
Мсье Дюплесси задумался. Казалось, он пытается вспомнить лицо супруги.
– Как всегда.
– Не откажетесь отужинать с нами? Разумеется, вместе с дочерями, если они окажут нам честь.
– Я бы… мне бы… столько дел… целыми неделями пропадаю в Версале и только сегодня выбрался… порой работаю даже в выходные. – Он обернулся к д’Антону. – Я прослужил в казначействе всю жизнь. Достойная карьера, но с каждым днем служба дается все труднее. Если бы аббат Терре…
Шарпантье подавил стон. Сколько можно? И ему, и всем присутствующим такой поворот разговора был не в новинку. Аббат Терре был лучшим генеральным контролером всех времен, фискальным героем Дюплесси.
– Если бы Терре остался, он бы нас выручил. Все замыслы и решения, которые нынче претворяют в жизнь, много лет назад были задуманы аббатом Терре.
В молодости, когда дочери были маленькими, каждый его день в казначействе был наполнен свершениями и смыслом, но парламент невзлюбил аббата: они обвинили Терре в спекуляциях зерном и заставили глупцов сжечь его чучело.
– Тогда еще все можно было исправить, положение не было таким безнадежным. И с тех пор они носятся всё с теми же идеями… – Мсье Дюплесси в отчаянии махнул рукой. Он принимал заботы королевского казначейства близко к сердцу, а с тех пор, как ушел аббат Терре, служба превратилась в череду каждодневных страданий.
Мсье Шарпантье наклонился подлить гостю кофе.
– Нет, мне пора, – сказал Дюплесси. – Я взял бумаги домой. Мы обсудим ваше приглашение. Как только минует кризис.
Дюплесси приподнял шляпу, поклонился и двинулся к двери.
– А когда он минует? – спросил Шарпантье. – Бог знает.
К мужу подскочила Анжелика.
– Я все видела, – заявила она. – Ты ухмылялся, расспрашивая его про жену. А вы, – она легонько похлопала д’Антона по плечу, – вы посинели от натуги, пытаясь не расхохотаться ему в лицо. Что я пропустила?
– Пустые сплетни, дорогая.
– Пустые? Вся наша жизнь состоит из сплетен!
– Это касается цыганистого приятеля Жоржа, мсье Преуспеть-в-обществе-любой-ценой.
– Что? Камиля? Ты меня дразнишь. Я не такая легковерная. – Она оглянулась на ухмыляющихся посетителей. – Аннетта Дюплесси? – спросила Анжелика. – Аннетта Дюплесси?
– Тогда слушай внимательно, – сказал муж. – Все очень запутано, все ненадежно, и нельзя сказать, когда этому придет конец. Некоторые покупают абонементы в Оперу, другие увлекаются романами мистера Филдинга. Лично я предпочитаю домашние развлечения, и, поверь мне, нет ничего более увлекательного, чем жизнь на улице Конде. Для ценителя человеческой глупости…
– Иисус Мария! Не хочу больше об этом слушать, – сказала Анжелика.
Глава 2
Улица Конде, вечер четверга
(1787)
Аннетта Дюплесси была женщиной находчивой. С проблемой, которая досаждала ей ныне, она ловко справлялась на протяжении последних четырех лет. Этим вечером она собиралась решить ее окончательно и бесповоротно. В середине дня поднялся холодный ветер, сквозняки свистели по комнатам, задувая в замочные скважины и дверные щели: то трепетали смутные знамена надвигающегося кризиса. Заботясь о фигуре, Аннетта выпила стакан яблочного уксуса.
Когда много лет тому назад она выходила за Клода Дюплесси, он был старше ее всего на несколько лет, а теперь, казалось, годился ей в отцы. И зачем только она согласилась? Аннетта все время спрашивала себя об этом. И приходила к заключению, что в юности отличалась излишней серьезностью и только с годами стала легкомысленнее.
Когда они встретились, Клод уверенно торил свой путь к вершинам гражданской службы, последовательно проходя все стадии и этапы чиновничьей табели о рангах: от мелкого служащего на побегушках до служащего средней руки, от чиновника, обладающего солидным авторитетом, до чиновника по особым поручениям, чиновника, наделенного исключительными полномочиями, чиновника in excelsis[3], чиновника всем чиновникам чиновника. Более всего она ценила его ум, его неусыпное и усердное радение о благе нации. Его отец был кузнецом, пусть и преуспевающим, а с рождения сына сам на кузнице не работал, однако успех Клода все равно заслуживал восхищения.
Немного оперившись, Клод начал задумываться о женитьбе и был совершенно сбит с толку царящим в умах легкомыслием. У Аннетты было хорошее приданое, она не знала недостатка в поклонниках, и по неведомым причинам Клод сначала проникся к ней уважением, а уже затем привязанностью. Даже различия между ними, казалось, свидетельствовали о глубине их чувств, и друзья предсказывали, что этот союз станет примером идеального брака.
