Книга Ангел с рожками - Амели Хоуп

а сопляжуйка по младше, которая, не смотря на мои масштабные планы по устранению матери, должна была стать моим самым родным человечком. Однако я была единственным ребёнком у своих родителей. Тут сделаю примечание, у разведённых родителей, живших как кошка с собакой, даже на разных концах планеты. То есть мой план изначально был провальным. Но разве, мне было откуда-то знать в свои девять лет, что для зачатия сестрёнки оба родителя должны принимать участие. Не играющие ненависть друг к другу и притворно жаждущих покромсать на кусочки свою бывшую вторую половинку, а быть настоящими — любящими. Взрослые всегда всё хотят усложнить.

Ребёнком я смотрела спектакль и довольствовалась авторским повествованием. Сейчас же я анализирую куда глубже. На похоронах отца рвущиеся крики и слёзы матери сказали куда больше, чем несколько лет её умелой игры. Отцу же трудно было скрыть свои надолго задерживающиеся на матери взгляды. Что между ними в своё время произошло оба от меня утаивали. Одно известно, они любили. Это точно.

Вступив на красиво выложенные камни, шествую к пожирающим мои ритмично двигающиеся бёдра глазам с серо-зелёными переливами. Поди Барсик заждался меня. В машине наскучило сидеть, потому вышел вдохнуть носиком свежие потоки воздуха, облокотившись об автомобильную дверь и сложив руки в замок.

— В доме много туалетов, если против ехать со мной, то можешь спрятаться в любом из них. Мне вот на третьем нравится сидеть. Серые тона, слабое освещение — интимно. Ой, прости, ты же от этого и бежишь. Тогда тебе на второй этаж. Классический тупзик. Отсидеть пару тройку минут самое то, — словесно провожает меня до своей машины.

— Не заткнёшься, поеду на такси, — дойдя, упираю указательным пальцем прямо ему в солнечное сплетения. А после предупреждения сажусь на пассажирское сидение.

— А ну поведай-ка мне, это законно, то, как быстро у ангела вырастают дьявольские рожки? — Разместившись, сводный не спешит приступать к примирительным действиям. Угроза в адрес братца вовсе не испугала его, напротив, он вновь напоминает, от кого веет фальшью. — Улыбайся, твоя маман в окошко выглядывает. Покажи мастер класс.

Я прощально трясу матери ручкой, а затем начинаю разъяснять сводному не понятные ему пункты договора.

— Твоя задача сохранить мой образ перед матерью. Молчи и не тупи — всё. Ничего сложного.

— А твоя задача покорно мне прислуживать, — метает яростью мне в лицо.

— Прыгать тебе в койку я не обещала, — отбрасываю её обратно. Связалась на свою задницу с чистым дьяволом с нимбом над головой, который будто тучка то заходит, то выходит.

— А я и не просил. Но раз мыслишь в этом направлении, значит скоро запрыгаешь.

— Ты пока помечтай, а я кое-кому позвоню, — импровизирую и набираю номер одной мамочки. Она часто звонит потрепаться о своём любимом чаде. Обычно я общаюсь с установленным лимитом времени, в краткости отвечая на родительские вопросы. Сейчас время отдать дань уважения этой небезразличной к своему ребёнку матери и поподробнее обрисовать картину с её дочерью на первом плане.

И женщина меня не подвела. Подкидывала темы для разговора, словно дрова в камин. И огонь не тушился до самой балетной школы. Максим только и поспевал всю дорогу нервно тарабанить пальцами по рулю в такт наших трелей.

— Спасибо, что подвёз. Хорошего тебе дня! — Навострила ножки десантировать из машины, но сводного не обхитрить.

— В семь заеду за тобой, — держа за локоть, доводит меня до сведения. Вот незадача. Сегодня он в мои планы не вписывается. Не горизонтально, не вертикально, а лишь поперёк в горле встанет своим приездом.

— Сегодня никак. У меня рабочая встреча. В другой раз, — освобождаю свою руку из плена и бегу к началу первого занятия.

День проходит в потоке философских рассуждений. Детям было важно услышать моё мироощущение, когда на мне пышная пачка и самая неудобная в мире обувь. Они ищут то самое, что заставит их работать до седьмого пота, что по-настоящему сможет смотивировать прыгнуть выше своей головы. А у кого спрашивать, если не у человека из их мира.

Сегодня я танцевала вместе с ними, делясь открытием, сделанным мною не так уж давно. Я наглядно показала, как танцем можно быть многословной. И как сильное желание быть услышанным кем-то мигом улетучивается с первым движением, переносом всей массы тела на свои хрупкие пальцы.

Научиться в столь юном возрасте говорить на другом языке, на языке намного богаче словесного, а значит, и менее понятным многим — не просто, но при этом полезно.

Никто не чувствует то, что чувствуете вы. И только вам дано прочувствовать то, что твориться внутри вас. Услышать себя — малое из того, что вы можете сделать для себя и многое для других. Ведь окружающим не придётся во всё вникать, вы сделали это за них. И не факт, что они сильно то к этому стремились, к понимаю ваших насущных проблем. Потому лучше в жизни руководствоваться правилом разумного эгоизма и делать всё для себя, а не для других, и будем всем счастье.

— Помните, мои родные, не важно понимает ли нас кто-то, важно, что мы понимаем сами себя. Танцуйте, раскрывайте себя через танец и получайте от этого истинное удовольствие, — завершаю с этими словами последний на сегодняшний день урок и спешу начисто отдраить мозги одному старому знакомому дяденьке. С ним будет недостаточно быть красноречивой. Нужно быть, хотя бы убедительной, решительной и напористой.

— Нет, я не могу так рисковать Рит, — после радостного приветствия и моей десятиминутной распинки с подготовленными доводами меня не удостаивают и шансом быть выслушанной до конца.

— Я осознанно иду на этот риск, — не сдаюсь и пробую достучаться до тренера. — Несколько раз взвешенное решение. Времени то у меня было предостаточно, — придаю саркастический окрас своей говорильни.

— Эти ребята тренируются и днём, и ночью. Тебя не было два года. Два года, Рит. Это не риск, это чёртово самоубийство, — более увесистые слова подбирает собеседник, чтобы как-то меня притормозить.

— Но…, — успеваю вставить бедолагу в речевую конструкцию говорящего со мной тренера.

— Ты пришла сюда как на сражение, на битву всей своей жизни. Для них это не соревнования, а жизнь, Рит.

— Которой меня лишили без моей воли, — срываюсь на крик боли. Я гасила её. Запивала, заедала всем подряд, но она здесь, и в эту секунду вырывается наружу.

— Рит… — тренер неприклонен. — Тело и разум должны работать сообща. Один компонент вылетает, и можно вылететь дальше, чем ты можешь себе представить. Ты просишь от меня неприемлемое. Дать своё согласие на твоё жертвоприношение. Ни за что. Даже и не