жизнь достойно — и попадешь в славный Ирий, где царит бесконечное лето, всегда поют птицы и цветут цветы. Ну и гарем небесных наложниц, само собой, прилагается: пышногрудых, изящных, нежных и страстных. Восхитительная загробная жизнь!
Главное, выяснить, что Сеня делает на Земле. И сразу станет понятно, как подсобить ему и заслужить божественные дары для рода. Кстати, о дарах… Мм, интересно, а как обстоит вопрос с детишками? Насколько сильных сыновей может заделать Сеня?
Князь снова смотрит на дочку — хмурым непредвзятым взглядом. И чем не женушка для молодого бога? Нежна, стройна, прекрасна, не испорчена. В самый раз для зачатия нового рода полубогов.
Под непривычным сканирующим отцовским взором Анфиса краснеет лицом.
— Папа, что такое? — пищит княжна испуганно. — У меня что-то на лице?
— Неважно, Служилый там Сеня или нет. Он наш, родненький, — велит князь. — А посему разрешаю вам, дети мои, проводить время наедине, без присутствия посторонних, в любое время суток.
Анфиса округляет глаза. Вот так отцовское благословение! Княжна не знает, что и думать. С одной стороны, приятная, будоражащая сознание новость, а с другой — звучит она очень уж вызывающе, на грани приличия.
— Ого, — выдыхает Галина Константиновна, разом позабыв про обиду на сына. — А не радикально ли? Как же приличия?
Волконский удивленно спрашивает:
— Мама, зачем приличия внутри семьи?
* * *
Совет рода Беридзе проходит за закрытыми дверями в усадьбе Петреса. Здесь теперь разместился новый глава рода — Добзон, младший брат Петреса.
Понятно, что присутствуют только мужчины, у которых давно пробилась первая борода. Зеленым мальчишкам и женщинам не место на обсуждении судьбы славного грузинского рода.
— Нынче прискорбное время для Беридзе, мужи, — берет слово Добзон. — Мы лишились главы и наследника, славных Петреса и Амирана. А самое ужасное, что мои брат и племянник остались неотомщенными.
— За что мстить? — спрашивает Мосэ. — Петрес погиб на дуэли чести. У нас нет права мстить.
— Пускай Петрес пал в смертельном поединке, как подобает сыну гор, — кивает Добзон. — Но Амиран умер коленопреклоненным, от рук грязной шавки Дарико, этой подстилки русской свиньи! Это несправедливо, это гнусно. Это позор для всех Беридзе!
— А еще князь Багратион отдал русской свинье наш завод «Азот», — замечает седобородый старейшина Ерен, насупленный и взъерошенный, словно филин. — Предприятие, которое исконно принадлежало Беридзе! Принадлежало грузинам! Князь пустил русского на Кавказ! Тьфу! — сплевывает он на пол и, закрыв веки — отекшие, морщинистые, словно шкура мастифа, — неожиданно засыпает.
— Что ты несешь, старый хрыч? — злится Мосэ. — Мы — подданные российского императора! Русским уже пятьсот лет принадлежит весь Кавказ!
Но Ерен уже уснул и не слышит. Да и на слух старейшина уже последние лет десять как глуховат…
— Завод на самом деле отдан Беркутовым, — тяжко произносит Добзон. — Я, как новый глава нашего рода, не могу спорить с Багратионом по этому поводу. С Беркутовым мы ничего не можем поделать. Он, судя по всему, еще и Полковой, раз чуть не сжег спорткомплекс Петреса. Но Дарико — это другое дело. Нельзя безнаказанно убивать родичей. Эта девка — позор нашей крови. Я не могу терпеть ее беззаботное существование. Другие грузинские рода смеются над нами. Недавно Шашвидзе остановили брачное соглашение насчет их дочери и моего младшего сына.
— Отменили помолвку? — сурово спрашивает один из грузин. — Смеют нас так оскорблять?
— Пока не отменили, — отвечает Добзон. — Лишь заморозили. Шашвидзе требуют сначала разобраться с грязью нашего рода. И они правы. Мы можем поссориться с Шашвидзе, но они не единственные, кто разочаровался в нас. Проблема в Дарико, в том, что она еще жива.
Мосэ вздрагивает.
— Хочешь накликать на нас еще большую беду, Добзон? Убьешь Дарико — и Беркутов психанет окончательно.
Свеженазначенный глава рода Беридзе некоторое время молчит, а потом отвечает:
— Будем ждать момента. С Дарико должно произойти несчастье.
— Какое несчастье? — тут же настораживается Мосэ.
— Да какая разница? — пожимает плечами Добзон. — Кирпич на голову, яд или нож под ребра в подворотне. Дадим Беркутову время остыть и забыть нас, а потом устраним девчонку. Тогда и Шашвидзе, и прочие рода закроют глаза на наш позор. Теперь можете высказаться.
Над столом поднимается шум. Грузины громко переговариваются, кто-то говорит в пользу решения Добзона, кто-то возражает.
Мосэ молчит. Он хорошо знает Добзона, чтобы понимать: на самом деле это обсуждение не имеет никакого толка. Новый глава никогда никого не слушал и любил набивать шишки там, где можно было просто внять чужому совету. Только эту шишку ему уже не пережить.
— Все сказали свое мнение, кроме Мосэ, — замечает Добзон. — Тебе есть что сказать?
— Только спросить, — Мосэ смотрит главе прямо в глаза. — Убить Дарико — твое окончательное решение?
— Да, это мое решение, — кивает Добзон. — Девчонку нужно прихлопнуть.
«Дурак, — думает про себя Мосэ. — Ведь ты только что накликал на себя божью кару».
Вслух же он говорит:
— Слово главы — закон.
* * *
Гарнитура в моем правом ухе оживает:
— Феникс, мы на позициях. Прием.
— Лебедь, начинайте. Конец связи.
Я не скрываюсь и говорю громко. Но Добзон ничего не слышит — храпит себе, обняв двух жен. И только девушка слева поднимает растрепанную голову с подушки. За миг до взрывов.
БА-АХ-АХ!
Минометы гаркают одновременно, обрушивают частый огонь на усадьбу.
Оттолкнув закричавших женщин, Добзон подскакивает на постели, бешено крутит головой. В ту же секунду я бью ребром ладони ему в кадык. Глава рода даже пискнуть не успевает — просто валится мешком. Ага, труп.
Женщины кричат, верещат, плачут навзрыд. Одна из них даже кидается на меня, тряся пышной грудью в декольте ночнушки. Уклоняюсь от резвого кулачка, дворянка попадает в стену. Гулко схлопывается кирпичная кладка. На месте удара образуется вмятина. Значит, Воин.
Перехватываю грузинку за запястье и другой рукой толкаю в оголенный четвертый размер. Женщина с криком откидывается назад и, налетев коленями на кровать, заваливается на спину. Голые ноги задираются к потолку.
Я же фыркаю:
— Ваш муж мертв. Хотите той же участи для себя и своих детей?
Прыти у женщины сразу убавляется, она не встает и угрюмо смотрит на меня. А вторая продолжает плакать, забившись в угол спальни и обхватив ладонями колени.
— Усадьба будет захвачена в течение получаса, — сообщаю новость. — Сидите здесь и ждите, когда за вами придут.
На этой ноте разворачиваюсь и выхожу за резную дубовую дверь. Там уже навстречу выбегают из-за поворота коридора четверо грузин с автоматами.
Мои татуировки накаляются. Миг и за спиной формируются огненные крылья. Один хлопок — бу-ум! — и огненное поветрие превращает дружинников в кричащие костры.
Сложив крылья,
