Дейн был готов ее задушить.
— Тогда черный саквояж.
Не успел он окончить фразу, как Брайди вышла из комнаты, подав ему знак следовать за ней. Пройдя через ряд узких спален, она остановилась в последней и зажгла свет. Маленькое зеркало все еще украшали ветки, оставшиеся после Вербного воскресенья, миновавшего семь месяцев назад.
— Вы моложе и худее меня, — сказала Бриджет Доннелли. — Достаньте это из-под кровати.
Под кроватью Дейн обнаружил только древний сундук из конского волоса и вытянул его наружу.
— Но он заперт.
Она постучала по его лбу костяшками пальцев:
— Вы еще мальчик, а я старая вдова. Вот. — Брайди протянула ему ключ, минуту назад приколотый булавкой к ее плечу. Дейн отпер сундук и открыл крышку. — Предоставьте это мне. — Вдова достала из сундука Библию Дуэ,[34]должно быть весившую двадцать фунтов. Под Библией лежал кусок ткани, а под ним — черный кожаный саквояж.
Дейн поднялся, бормоча слова благодарности.
— Не за что меня благодарить, молодой человек. Мы знаем, чьи хлеб и соль ели тридцать лет Мэгги, я и мой покойный Том. А теперь идите по своим делам, и пусть я скорее услышу по радио, что с вашим благословенным папой все о'кей.
Дейн поцеловал Брайди. Она с усмешкой стукнула его кулаком по уху, которое звенело половину обратной дороги в больницу.
* * *
Дейн отсутствовал менее сорока минут. Детективы в коридоре посмотрели на саквояж у него в руке, но ничего не сказали, и он со вздохом облегчения вошел в палату.
Серебристые глаза Эллери блеснули при виде саквояжа.
— Отлично, Дейн! Действуйте, мистер Маккелл.
Отец Дейна открыл саквояж, быстро выложил его содержимое на комод Эллери и начал накладывать грим на лицо.
— Какого черта?! — воскликнул Дейн.
Эллери усмехнулся и посмотрел на Джуди, но молодая леди приспосабливала лампу-вспышку к маленькому фотоаппарату.
— Сейчас я все объясню, Дейн, — сказал Эллери. — Вы, Джуди и полиция искали не того человека. Разумеется, никто в барах не узнал Эштона Маккелла. Ведь тем вечером он был доктором Стоуном.
Эштон приклеивал бородку с уверенностью, обусловленной долгой практикой.
— Каким же я был болваном! — простонал Дейн. — Вот что бывает, когда пытаешься разыгрывать из себя детектива. Папа, где ты маскировался в тот вечер?
— В одном из мужских туалетов аэропорта, когда сошел с самолета, — ответил его отец. — А снял грим, уйдя от Шейлы, в туалете Грэнд-Сентрал, хотя не стал переодевать коричневый костюм. Потом я сдал в камеру хранения саквояж и отправился домой. Теперь я все вспомнил. Мистер Квин действует как кислородная палатка. Свежий воздух выветрил паутину из моего мозга.
Когда он отвернулся от зеркала, то был уже не Эштоном Маккеллом, а седовласым и седобородым доктором Стоуном. Грим, парик и фальшивая борода полностью преобразили его внешность.
Джуди усадила Эштона и стала кружить над ним с камерой, выбирая лучший ракурс. Наконец лампочка вспыхнула.
— Еще один-два снимка для пущей верности. — Джуди сделала пару снимков анфас и в профиль. — А теперь вернитесь, мистер Маккелл. Мне не по себе, когда я смотрю на вас в таком виде.
Эштон засмеялся, снял парик, бороду и грим и вновь стал самим собой.
— Как только я мог впутаться в такую нелепую историю? — услышали они его бормотание.
— Классический вопрос, мистер Маккелл, — сухо заметил Эллери. — «О, что за паутину мы сплели»[35]и так далее. Готовы? Зовите их, Дейн.
Когда детективы удалились вместе с заключенным, Эллери весело махнул рукой:
— Теперь дело за вами двоими. Бары ждут вас. Начинайте поиски. А я тем временем позвоню Бобу О'Брайену и попрошу его уговорить судью Суареса и окружного прокурора согласиться на сорокавосьмичасовой перерыв — впрочем, может хватить и двадцати четырех часов. Думаю, нам это удастся. Красноречие О'Брайена может творить большие чудеса, чем метрдотель в «Уолдорфе».
Когда они ушли, Эллери вызвал сестру. Он казался довольным собой.
— Я измучен, — обратился он к блондинке, — и нуждаюсь в утешении. Поставьте пластинку, Кирстен, и скажите, что вы не будете заняты в тот вечер, когда с меня наконец снимут эти гипсовые штаны.
— Прошу прощения? — Девушка нахмурилась.
— Роль Хокшо[36]в инвалидном кресле меня истощает. Как насчет Майкрофта Холмса?[37]
— Я не понимать, мистер Квин…
— Не важно, Кирстен. Научите меня вашему родному языку, а то я знаю только пару слов. Постараюсь не позволить вашей нордической красоте перевозбудить меня. Могу я взять вас за руку?
Сестра одарила его ослепительной улыбкой:
— По-моему, вы шутить, мистер Квин. Но это приятный шутка.
— Очень приятный. Передайте мне телефон.
* * *
В то ноябрьское утро, когда процесс возобновился, атмосфера в зале суда заметно изменилась. На месте свидетелей не ждали банкиров, послов, епископов и промышленных магнатов. Роберт О'Брайен поднялся, излучая уверенность. По залу пронеслось нечто вроде шепота, достигшего ушей судьи, который сразу встрепенулся. Он состарился на службе правосудию, и у него развилось шестое чувство, тут же прогнавшее сонливость и заставившее его выпрямиться во вращающемся кресле.
Боб О'Брайен был крепким ирландцем лет сорока с небольшим, с мальчишеским лицом. Он специализировался на делах, кажущихся безнадежными, и выигрывал их с завидным постоянством. Семейный человек, окончивший Гарвард, отлично знающий историю и античных авторов, он по воскресеньям занимался живописью, летом — археологией, а в остальное время наводил ужас в зале суда. Только что он добился оправдания обвиняемого в убийстве, не имеющего ни гроша в кармане, после того, как три состава присяжных не смогли прийти к единогласному решению. Его успешная защита иммигрантов, назначенных к депортации, заработала ему в либеральных кругах прозвище «новый Дэрроу»,[38]однако когда он отстаивал право ребенка-инвалида на доставку в приходскую школу за счет общественных фондов, то утратил значительную часть голосов в свою поддержку.
