и обученных состязаться с ветром, он дарит сыну великой матери «стрижи», дабы он с колыбели был защищён от всякого зла и любой тьмы на страх подлым врагам.
Один южанин, который держал в руках длинную штуковину, завёрнутую в расписанный маками шёлк, развернул шёлк и показал плоский ларец из чёрного дерева, на котором была золотом гравирована целая картина с драконом, парящим над языческой крепостью. Принц дал знак — и ларец открыли.
Там, внутри, на алом шёлке лежали два кривых клинка непривычного вида — подлиннее и покороче. Сабля и кинжал, что-то такое. Невероятно красивые, но дело не в этом: когда южане раскрыли ларец, мой Дар полыхнул жаром, аж вспыхнули щёки.
Это были не просто так себе сабли. Настоящие варварские обереги. Серьёзной мощи.
— Они греют, — сказала Виллемина. — Я чувствую.
— Великая мать ощущает тревогу благороднейшего царя Ашури за её благополучие и жизнь, а так же за благополучие и здоровье её сына, — сказал принц. — Это тепло его души. Предположу, что великая мать ощутит тепло и от этого.
Второй южанин открыл шкатулку — и мне померещилось дрожащее красноватое марево над ней. Настолько серьёзных оберегов я вообще никогда не видела. Наверное, шкатулки как-то удерживали их силу внутри, а вот если открыть…
А безделушечка была крохотная, невзрачненькая. Мутная серенькая капелька в золотой оправе в виде головки дракона, на тонкой, как нитка, золотой цепочке.
— Благороднейший царь Ашури и хан Хуэйни-Аман просит великую мать, как просил бы свою сестру: пусть она носит эту вещицу на себе, пусть не снимает и во время сна. Это слеза каменного стража Хуэйни-Аман, пролитая над невинными жизнями. Страж проливает одну слезу в сто лет — и каждая его слеза может спасти жизни невинных.
Ничего себе, подумала я, у них там артефакты. Дикое место. Боги прямо клубятся. Но вот же опоздали они с этой слезой, им бы приехать раньше, хоть самую малость…
— Я безмерно благодарна, — сказала Виллемина. — Это бесценное сокровище. Но что же заставило благороднейшего царя Ашури тревожиться за наше благополучие?
— С позволения великой матери, я расскажу ей всё, — поклонился принц.
— Быть может, благородный царевич Йа-Рлие пожелает рассказать за обеденным столом? — предложила Виллемина. — Я знаю: вы прибыли во Дворец прямо с корабля. Мне грустно думать, что вы устали, хотите есть и пить, а беседа задерживает обед.
Принц снова преклонил колено и тронул пальцами пол — это у них, видимо, какой-то совсем особый поклон был, специальный.
— Великая мать заботится даже о чужих послах, — сказал принц, глядя снизу вверх. — Её сердце — средоточие любви. Мы принимаем приглашение.
Мы все пошли в Белую Столовую — а там была такая невероятная красота, как только для Иерарха Агриэла делали, только с немножко южным оттенком. Рыбы не подали, а подали мясо с пряностями, всякие сладости и фрукты во всех видах — и тоненькие южные лепёшки, толщиной в бумажный лист.
Вообще-то я терпеть не могу официальные обеды — всегда с них сбегала. Вот и сегодня: пришёл усталый и роскошный Раш, пришёл Броук в парадном мундире, старался сделать вид, что его вовсе не отрывали от дел, — и пусть бы они отдувались с обедом и этикетом, а я лучше съела бы кусок холодной ветчины на ходу, а не подыхала бы от изысканности, пытаясь кушать, как принято, а не как хочется. Но Вильма показала мне взглядом место рядом с собой — ничего не поделаешь, удрать не вышло.
Раз не вышло — я наблюдала.
Думала, южане не станут есть вилкой и ножом: те, что приплывают с купцами, попросту берут лепёшку, а лепёшкой залезают в тарелку, набирают в неё еды и трескают так. Но эти — серьёзные дипломаты: им положили лепёшки — но они стали правильно есть, как северяне. И, по-моему, не беспокоились, что их отравят или опоят, — ну, я думала, варвары будут проверять еду, варвары же!
Ещё не сообразила, что варвары они скорее внешне.
Виллемина сидела за столом, с каким-то фруктовым натюрмортом на тарелке, играла вилкой, иногда чуть касалась губами сливового вина в бокале — в общем, участвовала в обеде, как могла. И если она хотела, чтобы все естественно себя чувствовали, то вполне в этом преуспела.
Все остальные же впрямь были голодные.
Я подумала, что Броук наверняка толком не завтракал, а скорее всего — и не ужинал. Он только старался не есть слишком торопливо, чтоб не решили, что он сбежал из голодного каземата. И Раш, видимо, ел, когда улучал минутку. В общем, нормальные голодные люди. А южане, похоже, впрямь сошли на берег, не слишком заботясь о всяких там обедах и прочих удобствах, — поэтому северяне смотрелись на их фоне совершенно нормально.
А я поймала себя на мысли, что паштет из утки и запеченные с красной капустой перепёлки просто замечательные на вкус, — и все остальные, кажется, тоже их оценили. Лакеи, что прислуживали на парадных обедах, отличались особенным профессионализмом: они так ловко и быстро заменяли тарелки и всё поправляли, что стол ни одной минуты не выглядел некрасиво. Если бы не они — валялись бы через пять минут одни косточки от тех перепёлок и объедки всего остального.
И беседовали сначала о том, как у северного повара интересно вышла баранина с мёдом по ашурийскому древнему рецепту: очень вкусно и похоже, и в то же время отличается. Видимо, потому что северяне кладут намного меньше жгучего перца, зато добавляют какую-то ароматную приправу, которой на юге нет. К важным вопросам перешли, только когда подали кавойе, мёд, взбитые сливки и палочки корицы — когда все наелись и смогли уже нормально думать.
Вот тогда принц Йа-Рлие начал рассказывать.
Что великий отец северного побережья — Гелхард, ага — был истинным другом царя Ашури и настоящим провидцем. Что ещё лет десять назад, когда царь Ашури только взошёл на престол, Гелхард прислал послов — и вообще повёл себя как мудрый правитель и добрый брат. Они вместе с царём Ашури установили надёжный морской путь, но мало того: Гелхард, в обмен на щедрое участие ашурийского царя в устройстве этого самого морского пути, на радушный приём и практически беспошлинную торговлю в Ашури всяким разным, отправил ко двору царя нескольких прибережных инженеров. Эти достойнейшие люди — истинное украшение земли, сказал принц. Если бы великий отец северян вместо каждого из них подарил ашурийскому царю
