— Главное, в чем мне хотелось бы разобраться, — говорит Г, — это в твоих отношениях с мсье Луи. И еще я хочу узнать, почему меня держали в неведении, отстранив от всего… и почему ты предупредила Ланглуа о твоем скором отъезде, словно тебе кто-то угрожал.
На оплывшем лице Патрисии появляется что-то вроде снисходительной усмешки, но глаза остаются серьезными, как у игрока в покер. Глубоко вздохнув, она отпивает глоток виски и внезапно усаживается на ковер.
— На этих кроватях чувствуешь себя так неудобно! — восклицает она. — А тебя, надеюсь, мое поведение не шокирует. Ладно! Короче, ты хочешь, чтобы я рассказала тебе мою жизнь. Мы расстались, помнишь? Точнее, ты меня бросил. Опускаю период, когда мне пришлось работать на панели.
Набрав в рот виски, она замерла, словно картины былого мешали ей проглотить спиртное.
— Видишь ли, если бы я не встретила Люсьена — теперь он зовется мсье Луи, но в ту пору походил на тощего кота и звался Люсьеном, — так вот, если бы не он, я бросилась бы в воду…
— Наверняка сутенер!
— О! Как это на тебя похоже, но если ты посмеешь смеяться над тем, что я скажу, получишь хорошую затрещину. Люсьен действительно меня любил…
Она наблюдает за Г. Но тот и глазом не повел. Подумать только, кто-то мог любить эту толстую женщину! Хотя сам-то он, черт возьми! Да еще этот Люсьен! И потом… Воспоминания о любовных увлечениях сменяют друг друга, расплывчатые и серые, словно один и тот же силуэт, до бесконечности повторяющийся в зеркале парикмахера. Противно до тошноты!
— Он мало что умел! — продолжает Патрисия. — Но если не работаешь сам, всегда можно заставить работать других.
— Шантаж? — спрашивает Г.
— Ну конечно! Я была красивой девчонкой, помнишь? Люсьен вложил деньги. В меня. Правда, ему пришлось занять, чтобы устроить меня в двухкомнатной квартире возле площади Этуаль с видом на окрестности, не подлежащие застройке, разориться на туалеты — словом, сделать из меня первоклассную call-girl, сам понимаешь… Ну а дальше пошло-поехало, клиентов хватало, и, когда попадалась крупная дичь, мы подстраивали трюк с непристойными фотографиями… Негативы в обмен на миллионы… Не всегда все проходило гладко, но Люсьен умел убеждать даже самых несговорчивых, и они отстегивали денежки, выручку.
Слово «выручка» она произнесла бесстрастно, без нажима, как настоящий делец; рядом с ней Г почувствовал себя вдруг низкооплачиваемой мелюзгой, да таким он, в сущности, всегда и был. Патрисия закуривает сигарету, выпуская дым через нос, мягким движением подхватывает пепельницу и ставит ее на ковер.
— Опускаю подробности, — продолжает она. — Когда за дело берутся всерьез, поначалу все идет довольно скромно, ну а потом с размахом. Я уже не помню, когда Люсьен превратился в мсье Луи, знаю только, что довольно скоро. И хочу сказать одну вещь, которая наверняка тебя удивит: все это время — только прошу, не смейся — мы друг друга любили… Да, любили! Но не так, как в кино… Любили ради заработка, подталкивая, если хочешь, друг друга к успеху. Представь себе, например, своего пса вместе с сукой на охоте… вот она, настоящая работа! У нас были связи в самых разных кругах, мы ни от чего не отказывались: азартные игры, наркотики, проститутки… Мы хотели поскорее добиться успеха, а когда торопишься, нередко приходится расталкивать других. Так, со временем, вокруг стали нашептывать имя мсье Луи.
— Понимаю! — молвил Г.
— Молчи лучше! Ничего ты не понимаешь… Дайка мне подушку… Спина устала.
— Хочешь в кресло?
— Нет, спасибо, все в порядке… Я говорю, что ты не можешь ничего понять, потому что понимать-то тут как раз и нечего. Мсье Луи занимается импортом-экспортом, дело на самых что ни на есть законных основаниях, а я, со своей стороны, владею несколькими ночными кабаре, где встречаются актеры, политики, кинематографисты, светские женщины — словом, никакого сброда… Само собой, мы приняли все меры предосторожности!
— А Ланглуа?
— Погоди, я не кончила! Наша сила была в том, что мы умели объединять свои интересы, а не враждовать. Знаешь, импорт-экспорт многое покрывает — ты обомлеешь, если я расскажу тебе, какие контракты обсуждались у меня: мост в Тонне-Шаранте, Рошвилльские скотобойни и, наконец, Юго-Западный цементный завод.
— Вот это меня больше всего интересует! — прерывает ее Г.
— Ну что ж! — откликается Патрисия. — С согласия Луи я стала любовницей Ланглуа… A потом оставалось лишь тянуть из него деньги под угрозой. Бедняга был просто болен: приезжал в Париж и требовал девочек. Я, конечно, ублажала его как могла. Потом настал момент, когда кредиты его оказались исчерпаны… Ну, а мы тут как тут. Луи приберет к рукам цементный завод, как прибрал к рукам лесопильню в Морбиане и консервный завод в Финистере.
— Объясни!
Патрисия гасит окурок и берет новую сигарету.
— Только в память о прошлом я рассказываю тебе все это, — шепчет она. — Знаешь, ты не так уж изменился! Ах, если бы я могла заподозрить, что ты работаешь на Луи! Но многие вещи он хранит про себя. У него — свои служащие. У меня — свои. Это наша доля независимости.
— А все-таки? Что там с цементным заводом?
— Почему тебе непременно надо это знать?
— Потому что именно я убил Ланглуа! Мне неизвестно, что вы там затеваете, но имею же я право быть в курсе!
— Это дело, — задумчиво произносит она, — возможно, далеко не лучшее из того, что мы провернули.
— Почему?
— Потому что оно связано с политикой, а мне это не нравится! Если бы Луи послушал меня, ему не пришлось бы убирать Ланглуа… Кстати, он поручил это тебе, а мне ничего не сказал! Должна тебе кое в чем признаться, малыш Жорж. С тех пор как Луи ввязался в политику — а политика и терроризм всегда заодно, — он, кажется, начал терять голову и меня с толку сбивает. Я дам тебе один совет: сматывай удочки! Брось все.
— Если бы я мог!
— А в чем дело? Разве у тебя нет какого-нибудь угла, где бы он не смог тебя достать?
— Есть. Но ты забываешь главное: у меня документы Ланглуа, и я таскаюсь с этим типом, о котором трезвонила вся пресса.
Он поглаживает Ромула; тот, умирая от скуки, зевает, широко разинув пасть.
— А что, бумаги действительно компрометирующие?
— Думаю, да. Ну, прежде всего — ты сейчас подскочишь, — есть твое письмо.
— Не может быть!
— Да, да, я не шучу. Прощальное письмо в несколько строчек.
Патрисия прислоняется к стене, испачкав ее потом. А Г тем временем продолжает:
— Насколько я понял, ты была его любовницей…
— Ах, прошу тебя! Оставим этот насмешливый тон. Да, я была его любовницей, но давно! А как, по-твоему, их заманивают!.. Мне всегда было его немного жаль.
— Ты говорила ему, что собираешься уезжать. Это верно?
