как своеобразный аналог тринадцатой зарплаты, порой весьма существенный.
Первые две недели Нового года иранцы проводят в блаженном безделье — в стране наступают официальные каникулы. Кто побогаче — отправляется отдыхать на Каспийское море или Персидский залив (столица страны Тегеран, где живет около 12 миллионов человек, пустеет почти на треть!). Остальные предаются любимому иранскому развлечению: ходят в гости. Считается, что в эти дни надо увидеть максимальное число друзей и родственников. Сначала старшие приходят к младшим, дети к родителям, подчиненные к начальникам. Далее визиты следуют в обратном порядке — если, конечно, время останется. Если к кому-то зайти не успеваешь, надо непременно позвонить или хотя бы отправить открытку с традиционным пожеланием: «Норуз-мобарак» («Благодатного вам Норуза!») или «Норуз-пируз!» («С веселым Норузом!»).
Тринадцатый день Нового года называют «Сиздах-бе-дар» («тринадцатый к двери»). Его ни в коем случае нельзя проводить дома, поскольку число тринадцать считается несчастливым и в Иране. Все от мала до велика выезжают за город, на пикник, прихватив с собой побольше еды, коврики и любимый самовар. Чтобы забрать из дома все дурное, что накопилось за прошлый год, пророщенную травку, украшавшую хафт-син, полагается бросить в речку или ручей. Молодые девушки, мечтающие о замужестве, завязывают траву узлом, произнося древнюю присказку: «Хочу следующий сиздах-бе-дар встречать в доме мужа, с ребенком на руках». Золотых рыбок также отпускают на волю — в пруд или фонтан.
Второго апреля (или тринадцатого фарвардина по персидскому календарю) мы с семейством просыпаемся в шесть утра, чтобы отправиться в парк Пардисан в окрестностях Тегерана. Позже автомобильные пробки растянутся на километры, так что надо поторапливаться. Время от времени нас обгоняют машины с изрядно подросшей травкой, прикрепленной к крыше или капоту.
Несмотря на ранний час парк полон жизни. Иранцы деловито раскладывают на траве одеяла и… ставят палатки. Палатка (даже если больше двух человек там не поместится, хотя на пикник собралось десятка три) — хит сезона и непременный атрибут современного сиздах-бе-дара. Кроме того, устраивается и импровизированный навес: между деревцами протягивают веревки, на них укрепляют чадру, а то и две-три, и яркое солнце уже не страшно.
Попивая чаек, лениво наблюдаю, как папа режется с родственниками в нарды и в шахматы. Молодежь предпочитает карты, хотя официально они запрещены. Кто-то тянет меня играть в бадминтон — как и игры в мяч (вроде «вышибал» или подобия волейбола), он пользуется у иранцев популярностью.
Идиллию нарушает появление местного патруля — шестерых молодцев в жилетах цвета хаки. Когда они вразвалочку проходят мимо, становится не по себе, хотя нам бояться нечего: алкоголь мы не пьем и даже карты предусмотрительно спрятали. С другой стороны, поддерживать порядок в огромном парке, где занят чуть ли не каждый метр земли — не роскошь, а необходимость.
«Дружинники» уходят, и вновь слышны только веселые крики детей и неторопливая беседа взрослых. Мехса с младшим братом запускают воздушного змея — и я погружаюсь в воспоминания о детстве. А красные, зеленые, синие, желтые змеи продолжают подниматься в воздух, и кажется, что еще немного — и они взлетят выше заснеженной вершины Демавенда.
И право слово — если Новый год начинается так весело, он просто не может не быть счастливым!
Глава 2. Ашура
Никто не вечен в мире, все уйдет,
Но вечно имя доброе живет.
Саади
В шиитском Иране особое внимание уделяют двенадцати имамам («наместникам» Мухаммеда). Наиболее почитаемы — имам Али, имам Хусейн и имам Реза. Их дни рождения объявлены национальным праздником, а дни мученической смерти знаменует обязательный для всех траур.
Первый месяц арабского календаря (мухаррам-аль-харам) по-русски называется «месяцем запретного». Полагается плакать, скорбеть и не грешить (за чем следит и правительство — скажем, практикуемое в Иране денежное возмещение за воровство или убийство возрастает вдвое, если преступление было совершено в это время года). Причина всеобщего траура — произошедшее более тысячи лет назад убийство имама Хусейна, сына имама Али, а также всей его семьи и нескольких десятков преданных друзей. Легенда гласит, что имама предали жители города, куда он с небольшой армией направлялся за подкреплением. Поскольку к нему уже подбиралась другая армия, в которой были не сотни, а тысячи человек, Хусейн позволил своим солдатам идти на все четыре стороны, дабы им не гибнуть в безнадежном бою. Путь он продолжил лишь с семьей и друзьями. Его нагнали и окружили под Кербелой. Началась битва — вернее, резня. Не пощадили даже шестимесячного младенца — сына Хусейна, Али Аскара. Сестру, родителей и сподвижников имама также ждала мученическая смерть. Одному из соратников, пытавшемуся принести смертельно раненому Хусейну воды (окруженный отряд мучился от жажды в пустыне), в отместку отрубили руки и ноги.
Из мученической смерти имама Хусейна шииты сделали культ. Как уже было сказано, для траура и молитв выделяется целый месяц. Улицы и государственные учреждения Ирана завешаны черными и зелеными полотнищами с надписями вроде «Слава мученику Хусейну!» и изречениями из Корана. По всем телеканалам идут беспрерывные молитвы и пересказы печальной истории. Пик скорби приходится на девятый и десятый день мохаррама, которые носят названия «Та’суа» и «Ашура». Основные традиционные процессии проводятся в ночь с Та’суа на Ашуру.
Центральным событием становится специальное представление, которое устраивается даже в самой маленькой деревеньке, не говоря уже о городах. Актеры — простые жители. Часть их надевает зеленые костюмы, символизирующие отряд Хусейна, другая — красные (это цвет войск врага). Участники в деталях разыгрывают сцену окружения и убийства Хусейна: казнь родственников, младенца Али Аскара и смертельный удар, нанесенный имаму ненавистным Шемром. Зрители искренне сопереживают происходящему. Ходят слухи, в глухой провинции актеру, игравшему Шемра, в первые несколько дней после представления из дома лучше не выходить (не то прибить могут).
Не слишком религиозные иранцы в дни Ашуры предпочитают сидеть дома. Туристов в это время тоже по городам не возят: все закрыто, а на улицах из-за процессий километровые пробки. Телеканалы вроде ВВС рассказывают леденящие душу истории про тысячи религиозных фанатиков, которые ходят по улицам городов и хлещут себя цепями до крови. Такой шанс упустить нельзя — и я-таки подбила все семейство «сходить на Ашуру».
Бехруз долго возмущался, натягивая черную рубашку с черными брюками: мол, делает он это исключительно ради меня.
— А что, такая проблема в черное одеться?
— Ты не понимаешь! Я в это время всегда нарочно надеваю все светлое. И джинсы! Чтобы
