Виорики не доносилось ни всхлипа.
Свою дочь в мечтах Амалия уже повенчала с Замфиром. Она видела, как молодых тянет друг к другу. Излишнюю суровость Маковея она воспринимала практично: чем больше препятствий между влюблёнными, тем сильнее горят их чувства.
Фантазии о богатой столичной жизни дочери, её счастливой семье, о внуках стали самой приятной тайной частью её жизни. Амалия была скромна и умна, сама она в этих фантазиях находилась робко с краешку, грелась счастьем дочери, не надеясь, что сваты примут её как равную. Что будет с её мечтами после того, как она ударила лопатой Замфира?
От удара на затылке офицера лопнула кожа, натекло много крови. Амалия думала, что убила юношу, слишком крепкими и сильными были её руки. И всё это на глазах у дочери. Больше всего Амалия боялась, что Виорика её возненавидит, это страшило её больше, чем повешение за нападение на офицера по законам военного времени. Но Маковей пощупал его шею и буркнул:
— Живой.
Бежать за врачом он запретил строго-настрого. Виорику Маковей сразу запер в её спальне. Потом он обильно поливал голову беспамятного Замфира своей ракией, а Амалия сквозь слёзы калёной иглой стягивала края раны. Вдвоём они перетащили сублейтенанта в его комнату, и Маковей крепко привязал ему руки и ноги к кровати.
— Макушор! — Амалия заискивающе заглянула в глаза мужа. — Ты ведь не сделаешь с господином офицером ничего дурного?
— Дурнее, чем сделала ты? — огрызнулся тот. — Прости! Этот сумасшедший прострелил мне ногу. Не хочу, чтобы он довершил начатое, как проснётся.
Замфир не продавал никаких признаков жизни, и они ушли. За дверью своей спальни рыдала их дочь, Амалия умоляющее посмотрела на мужа, но он сурово покачал головой:
— Потом! Пусть плачет, ресницы гуще будут.
Амалия прислушалась. В комнате Замфира было тихо, даже стул не трещал под грузным телом Маковея. Она верила мужу, но лишь одной ипостаси его двойственной натуры — той, где Макушор надёжной крепостной стеной окружил их с дочерью. Во второй его звали Маку Сечераторул. Амалия старалась не думать, за что его кишинёвский дружки дали ему прозвище Жнец. Сама она только раз видела его в этой ипостаси, и человеческая жизнь для её мужа тогда стоила не дороже пшеничного колоска.
Амалия не выдержала. Она достала муку, сито и завела тесто для плачинт. Нарочито громко она гремела кастрюлями и с остервенением била сильными руками по тесту, чтобы не слышать напряжённую тишину и не думать: Макушор там сидит у беспомощного Замфира или безумный жнец Маку. От отчаяния она так шмякнула тесто о доску, что та подпрыгнула и с грохотом упала на стол.
Маковей поморщился. от громкого звука. Ему показалось, что Замфир шевельнулся. Губы молодого человека приоткрылись, дыхание стало глубже. Маку легко сжал его плечо.
— Доброго утречка, господин сублейтенант! Хорошо ли вам спалось?
Замфир дёрнулся, попробовал сесть, но со стоном откинулся на подушку. Он зажмурился и тяжело и жарко задышал, борясь с тошнотой.
— Что?.. Что со мной? — чуть слышно спросил он.
— Сотрясение мозга, если есть, чему трястись, — ухмыльнулся Сырбу. — Вас, господин сублейтенант, Амалия по затылку лопатой погладила. Легонько, а то мы б сейчас не разговаривали.
— За что?
— Запамятовали? Беда-то какая… Ну ничего, я напомню. Ты меня убить пытался, придурок! Хорошо жена вовремя подоспела, но ногу ты мне успел прострелить. Устав хорошо знаешь?
Замфир осторожно кивнул.
— Я, мой юный друг, не фрунташ в отставке, как ты кричал мне в конюшне. В военное время железная дорога — это стратегический объект, а я обеспечиваю её работу. Какая уж тут отставка? Смекаешь, кого ты пытался вывести из строя?
Маковей сочувственно покачал головой.
— Плохо дело, Замфир, очень плохо! — Без обычного обращения “господин” его фамилия звучала, как на допросе. Василе не нужно было заглядывать в устав, он отлично знал, как важны железнодорожные перевозки. Теперь это было не противостояние солдата в запасе и действующего унтер-офицера. Жалкий помощник младшего интенданта, устроенный на бесполезную и безопасную тыловую должность, пытался застрелить из личного оружия королевского служащего, пропускающего армейские эшелоны на фронт.
— И в такой момент… — сурово продолжал Сырбу. — Страна истекает кровью, немцы взяли Бухарест. Попахивает диверсией…
— Немцы в Бухаресте? — Замфир дёрнул рукой и только сейчас понял, что надёжно примотан за запястья и лодыжки к раме кровати. — Почему я связан?
— Чтобы глупостей не наделал. Вдруг ты решишь ночью меня добить? А вместе со мной и всю семью?
— Я не сумасшедший! — без особой уверенности сказал Замфир. Понемногу память прояснялась, но обрывками. Он вспомнил умывальник с пустой полкой, белую пену на боку лошади. — Моё мыло…
Маковей склонился над ним и твёрдо глядя в глаза прошептал:
— Ты рано догадался, но теперь всё равно. Вся твоя жалкая жизнь — в руках какого-то вонючего шувано. Обидно, да? Не надо было приезжать в Казаклию, ой не надо, да теперь что уж… — Он откинулся на спинку стула.
— Ты украл моё мыло, — от обиды на глаза навернулись слёзы.
— Нет. Представь, цыган, а не вор. Твоё мыло стоит в тумбе под раковиной. Ночью был сильный ветер. Амалия знает, как ты над ним трясёшься. Убрала, чтоб флакон не сдуло.
— Ты мыл им лошадь.
— Я мою лошадь тёртым марсельским мылом.
— Я не верю.
— Могу принести показать твой флакон. Я не собирался сокращать твою жизнь. Мне нравилось смотреть, как ты сам её растрачиваешь. Как ты мылишь ей шею и смываешь в землю. Ох, как я веселился! Скоро и сам туда уйдёшь, вслед за своей пеной. Жаль, забава была недолгой. Быстро ты смылился. — Шутка показалась Сырбу очень смешной, он хлопнул ладонями по коленям и весело рассмеялся. В коридоре за открытым проёмом сгустилась темнота. Он услышал сдерживаемое дыхание. — Утром из Ясс приедет дознаватель. Не надо быть шувано, чтобы догадаться о твоей дальнейшей судьбе. Предатель, подкупленный германской разведкой, пытался помешать прохождению эшелонов через платформу Казаклия. Тайная полиция любит такие дела. Будет шумиха, громкий процесс, чтоб другим неповадно. Бесчестье… Хотя, для тебя это, наверное, меньшее из зол. Позорное повешение. В день казни я вылью в землю остатки твоего мыла. Это будет символично.
— Это ложь.
— Ложь легко сделать правдой. Жена и дочь подтвердят мои слова.
— Нет, Виорика не станет.
— Не тешь себя пустыми надеждами, Замфир. Хотя, можешь тешить, это ничего не изменит. Какой сложный выбор, если вдуматься… С одной стороны отец, который тебя родил, вырастил, выкормил и может защитить от любой опасности. С другой — столичный хлыщ. Смазливый, но трусливый, слабый, ещё и высокомерный, которому ты не
