будете с выводами.
– Ну… – развёл руки Федонин и на меня уставился. – Я тогда не знаю…
– Вот и я, – подхватил шеф.
– Я к Игорушкину пойду с этим делом, – подкинуло меня само собой на ноги.
Видно, это произвело впечатление, помню: меня колотило, и я вцепился в крышку стола, чтобы не дрожали руки. Шеф не шевельнулся, но глаза на меня вскинул, и долго мы все трое молчали, Федонин как-то всё пытался дёргать меня за рукав, чтобы я унялся, но бесполезно.
– К Игорушкину мне идти, Данила Павлович, – хмуро отвернулся шеф. – Моя это прерогатива. Присаживайтесь.
А мне совсем расхотелось говорить ещё что-то на эту тему, доказывать, философствовать, мучить себя и других. И вообще!..
– Ждите меня на месте, – когда мы были уже в дверях, бросил он. – С магнитофоном и кассетой. Был один раз, схожу ещё, башмаки не сносятся.
– Чего это он про башмаки-то? – уже в коридоре уныло вспомнил я.
– А шут его знает? – покривился Федонин. – Ему тоже не сладко. Неужели не заметил…
* * *
Часа два мы просидели, почти не разговаривая. Федонин и рыбок в аквариуме покормил, я пробовал читать, выискивая книжки в шкафу.
– Кончай метаться! – не сдержавшись, одёрнул он меня. – На этом жизнь не кончается. Всё равно песенка Каримова спета. Наверх в кресло зама он не прошёл, это уже победа.
– А убийство Топоркова?
– Что убийство? Убийца тоже своё получил. Ты бы позвонил своему дружку.
– Квашнину?
– Ну да. Выясни, как там у них обстановка? Если капитану что-нибудь известно о событиях в Крыму, значит, действительно наше дело – швах!
– Откуда ему будет известно? Я же вам рассказывал, что Каримов его подозревал во всех грехах, а на меня жалобу организовал.
– Когда это было! Вспомнил.
От безделья я начал накручивать телефон.
– Время-то к обеду! – после нескольких неудачных попыток осенило меня.
– Ты звони дежурному. Тот, и днём, и ночью на месте.
Квашнина действительно отыскали. К моему удивлению, он был в кабинете начальника милиции.
– Один? – не поверил я.
– Один, один. Как тот грузин, – подтвердил сам Петро.
– А Каримов?
– На больничном. Тут у нас такое творится!..
– Чего же он заболел вдруг? Всё с язвой мается?
– Да не вдруг. Он заявление подал об отставке и слёг.
– Об отставке! Когда?
– Уже дня три. В общем, аккурат в конце прошлой недели. Сначала Брякина вызвал к себе на дом, вроде как язва открылась. А потом мне позвонил, пожелал видеть и рапорт вручил, чтобы срочно отвёз в Управу.
– А сам?
– А сам пьёт дома, не просыхает.
– Как?
– А вот так.
– Дела… – я принялся всё пересказывать навострившему уши Федонину.
– Причина? Причина какая в рапорте? Спроси Петра Ивановича, – подталкивал меня старший следователь. – Чего он там накатал?
– По болезни! – крикнул в трубку Квашнин, услыхав его голос. – Мне поручено исполнять обязанности. Кручусь, как белка в колесе.
– Вот! – затряс меня Федонин. – Лёд тронулся! Говорил же я, не сдюжит Каримов. Тоже, нашли железного! Знал он про все симферопольские дела не хуже нас. Небось перезванивался с Барсуком. А потом! Ему ничего не стоило самому в Крым позвонить: у начальства между собой тайн не имеется, а про его шашни им неведомо.
– Дела… – только и повторял я.
– Ехать надо в район и допрашивать стервеца. А то действительно отправят его по собственному желанию в отставку.
– По болезни, – поправил я.
– Хрен редьки не красней. Дуй к Игорушкину, пока шеф там.
* * *
Всё, что случилось потом, запомнилось мне до мельчайших подробностей. Это происходило будто в тяжёлом сне, потрясённый, я после этого порою вставал по ночам от недостатка воздуха и с непереносимой головной болью, распахивал окно на балконе – холодный ночной воздух успокаивал.
Летело время, мелькали дни, заполненные обычной служебной суетой, события сменяли друг друга, даже рождение собственного сына не произвело оживляющего эффекта, так я был подавлен. Но прав мудрец: проходит всё, однажды я сел за дневник, и шевельнулась память о том злосчастном дне…
Заканчивалась неделя, и нам поручили выехать в район вдвоём. Шеф выделил свою «Волгу», и это было из ряда вон выходяще, о чём то и дело твердил Федонин.
– А тебе что не весело, боец? – тормошил он меня. – Раздраконим мы Каримова в один момент. Куда ему деться от доказательств? А потом потребуем у Маркела Тарасовича покатать нас на кораблике. Пусть исполняет свои обещания. И по ухе я соскучился. Выходные на носу!
Встречать нас никто не вышел, хотя звонили Боброву и предупредили, чтобы ждал.
– Что-то засиделся Маркел? – Федонин не спешил выходить из машины, куражась.
Я уже выскочил, захватил и его портфель, поджидал с распахнутой дверкой.
– Подождём хозяина, пусть встречает, как положено, хлебом и солью, не каждый день такие гости к нему наведываются.
Но мы так никого и не дождались.
– Странно, – чуть стушевался Федонин, но азарта не утратил. – Что же могло стрястись? Не узнаю нашего морячка…
В прокуратуре никого не оказалось, один Бобров сидел в кабинете с открытой дверью и разговаривал по телефону. Осунувшееся лицо, пустой и холодный взгляд и прижатая к уху трубка. Рука подрагивала, в глазах – тоска.
– Чего ж ты, Маркел? – заикнулся было Федонин, но Бобров выбросил перед собой руку, останавливая его.
– Ладно… – Федонин свалился на стул. – Растрясло меня без привычки. Отдышусь.
Я так и торчал у дверей, предчувствуя недоброе.
– Садись, в ногах правды нет, – хмыкнул Федонин уже по инерции, его тоже забеспокоило поведение прокурора. – Можно было бы и чайку с дороги, но погодим.
Бобров хмурился всё больше и больше, кивал изредка.
– Я Михал Палыча отпускаю, – буркнул ему Федонин. – Шеф не велел задерживать. Отвезёшь нас завтра назад?
Бобров не ответил, казалось, он и не слышал вопроса, как-то осторожно положил трубку и тупо уставился в стол. Теперь до нас стало доходить, что случилось что-то сверхъестественное.
– Каримов застрелился, – проговорил прокурор тихо. – Полчерепа снёс. Я только что оттуда. Там народу!.. Поедете?
– Погоди! Когда? Как же так… – Федонин ухватился за крышку стола. – Сам, значит, решил? Не стал ждать…
– Зябликов осмотр трупа начал. Дынин ему помогает, – как в бреду твердил Бобров.
– Петровичу звонил?
– Нет ещё, – прокурор запустил пятерню в волосы, запрокинул голову, глубоко и тяжело выдохнул: – Из обкома звонили. Лев Андреевич. Допытывался.
– Вольдушев?
– И как всё успевает?
– Ваши же из райкома и доложили, – хмыкнул ядовито Федонин.
– Борданов.
– Звонил Игорушкину-то?
– Не успел.
– Дай-ка я сам, – Федонин потянулся к телефону. – Тебе нельзя. Ты в себя приди. И насчёт чайку подсуетись. С дороги горло пересохло. Я пока не охлажусь, с места не сдвинусь.
