Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
class="p1">Муоми принесла зеркальце в драгоценной оправе. Хюррем отставила его и изучила свое отражение. Пара мелких царапин на щеках, пара поглубже на лбу – и все.
– Расцарапай-ка меня, – сказала Хюррем.
– Что, госпожа?
– Расцарапай меня как следует! – Хюррем схватила Муоми за запястье и притянула ее ногти к своей шее.
С присущей ей старательностью Муоми вонзила ногти в шею Хюррем и продрала в коже глубокие борозды до самых ключиц. Затем нанесла еще ряд штрихов помельче – не оставлять же шрамов! – на щеки госпожи. Затем снова вознесла над нею зеркало.
– Ну как, довольна?
Глава 26
Эски-Сарай трепетал.
Сулейман решительной походкой шествовал по аркадам. Следом семенил кызляр-агасы с лицом, усыпанным бисером пота.
Султан остановился перед дверьми в покои Хюррем. Два евнуха-стражника, завидев его, побелели, но глаз не отвели, а продолжили с решимостью всматриваться в пространство прямо перед собой.
Тут подоспел и кызляр-агасы, хрипя дыханием, как пилой по дереву.
– Иди, скажи ей, что я здесь.
Старый евнух кивнул и зашел внутрь, но вместо Хюррем его там ждала коленопреклоненная Муоми.
– Салам, – приветствовала она его, не поднимаясь с колен.
– Властелин жизни желает видеть твою хозяйку.
– Она сейчас не сможет с ним увидеться.
Евнух уставился на нее с таким видом, будто она ответила ему на неведомом ему чужом языке.
– Что ты сказала?
– Хозяйка моя в настолько несказанном расстройстве, что не может принять чести, которой удостоил ее повелитель своим посещением. Не способна она предстать перед ним в таком виде, дабы не оскорблять взора Властелина жизни своим нынешним состоянием.
Кызляр-ага почувствовал, что боль в груди усиливается. Такого прецедента протоколы вовсе не предусматривали.
– Но она должна с ним увидеться, – сказал он.
Муоми молча вытаращилась на него и промолчала.
Он устремился мимо нее в личную трапезную Хюррем. Та сидела на диване зеленой парчи с полностью скрытым за тяжелым никабом лицом.
– Госпожа, – обратился он к ней.
Она не ответила. Это невыносимо, думал он, собирая пот с лица шелковым платком.
Хюррем приподняла завесу с лица, и старый евнух ахнул: нос и щеки – в уродливых красных струпьях, а шея и вовсе выглядит будто подранная когтями горного льва. Дело-то куда хуже, чем ему докладывали. Ему донесли, что драка между двумя кадын случилась воистину непотребная, но обошлось без тяжелых повреждений.
Он смотрел на нее, не веря своим глазам.
– Слишком обезображена, чтобы позволить мне себя увидеть? – переспросил Сулейман, уставившись на главного черного евнуха. Старик выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок.
– Все так, как она говорит, мой господин.
– Не верю. Я здесь, чтобы увидеться со своей кадын, и я с ней увижусь! – отрезал султан и ворвался в покои жены меж расступившихся стражей.
Хюррем, сидя на диване, подняла глаза на шум. Увидев Сулеймана, она медленно подняла никаб во второй раз. Султану хватило одного взгляда на израненное лицо, – и он молча развернулся и вышел.
Гюльбахар с трудом сдерживала ликование. Вестник от кызляр-агасы только что сообщил ей, что Властелин жизни прибыл в Старый дворец. Ему, конечно, рассказали о дикой выходке этой юной гадины в ее адрес. Показала-таки свои ядовитые клыки, змея подколодная, думала она. Теперь-то уж у султана точно откроются глаза на истинную сущность этой стервы. Она ему еще расскажет, как эта дрянь пыталась отравить его любимого Мустафу. Отправит он ее вместе с черномазой подельницей-ведьмой на бастинадо, там всю правду из них и выбьют!
А потом Сулейман вернется к ней, и все станет как прежде.
Она выставила на свой стол сладкие угощения – рахат-лукум и шербет – и устроилась за ним на диване. Волосы ее были расчесаны и заплетены, тело – свежевымыто и надушено.
Дверь с грохотом распахнулась.
Никакого потеющего старика-евнуха, приглашающего Властелина жизни к ней войти, там не было. Вместо него в ее покои ворвался сам Сулейман с искаженным от ярости лицом. Захлопнув дверь с такой силой, что слышно было на весь гарем, он чеканным шагом вышел на середину комнаты.
Гюльбахар упала на колени:
– Салам, Властелин моей жизни, Султан султа…
Он схватил ее за руку и рывком поднял на ноги.
– Сними нихаб.
Гюльбахар почувствовала слабость. Она приподняла вуаль, и лицо его исказила гримаса презрения.
– Ни единой царапины.
– Я не понимаю.
Голос его вдруг сделался тих и вкрадчив настолько, что она едва расслышала его слова:
– Если ты еще хоть раз вздумаешь лишить меня удовольствия любоваться ее лицом, клянусь, я убью тебя собственными руками.
– Ну пожалуйста, мой господин, я же…
– Твоя ревность отравляет весь гарем!
– Но что я такого сделала?
– Однажды ты станешь валиде. Тебе этого мало?
– Что она тебе наговорила?
– Молчать! Ты больше никогда не попытаешься отлучить меня от нее, понятно тебе?!
Она кивнула.
Теперь, когда он выпустил пар, ему стало ее даже жалко.
– Ты отсюда съедешь, – сказал он, – ради своего же блага. Я все устрою.
Глава 27
Закатное солнце окрасило камни дворца Ибрагима розовым. Его высокие стены и забранные деревянными ставнями окна будто вторили великолепию высившегося в полумиле Топкапы, служа напоминанием всем – от всадников, играющих в джерид на ипподроме внизу, до верующих, стекающихся в мечеть Айя-София, о том, что Ибрагим-паша – величайший, богатейший и наивернейший из османских великих визирей всех времен. Поговаривали, что дворец этот возвели за казенный счет по личному распоряжению самого султана, который еще и сестру свою пожаловал своему визирю в жены.
Гюзюль дивилась на трон из слоновой кости и черепахи, серебряные подсвечники и медно-бирюзовые паникадила. Подобные атрибуты пристало иметь лишь султану. Да и сам Ибрагим с золотой лентой вокруг похожего на сахарную голову тюрбана и в белоснежных атласных одеждах выглядел не просто царственно, а именно таким, каким Гюзюль представляла себе Властелина жизни. И даже рубин в его перстне был размером с голубиное яйцо.
Его писарь и казначей Рустем сидел, скрестив ноги, у подножия мраморных ступеней к трону спиною к ней. Она была наслышана об этом болгарине, вознесшемся по служебной лестнице вслед за Ибрагимом и с такой же стремительностью.
Гюзюль явилась сюда прямиком из гарема, где вела разрешенную торговлю самоцветами и безделушками. Но это было лишь прикрытием, а истинной ее ролью была поддержка сношений между замкнутым в себе мирком гарема и внешним миром, – и в этом качестве она была куда более драгоценна, чем все продаваемые ею камни, вместе взятые. А с годами Гюзюль сделалась голосом Гюльбахар за стенами гарема.
Свою увядающую молодость Гюзюль силилась скрасить яркими лентами,
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
