Капитан говорил, что нужен приказ: справедливо. Тут и старпомом быть ни к чему, любой матрос согласится.
— Кэп… отойдём, а? На два слова.
Красов не возражал. Вышли на палубу. Обсуждать странный голос и странную речь не стали: был вопрос поострее.
— Это что получается? Лёва… типа шпион? Или как?
— Получается, что вояки в Североморске именно так думают.
— Может, нам в Северодвинск лучше вернуться?
— Ты приказ не слышал? Приказ — он и есть приказ.
— На нас, Иваныч, погонов-то нету. Под трибунал не отдадут.
Капитан не то чтобы «вскипел», но можно сказать — слегка забулькал.
— Мне приказ, Федя, не для того нужен! Не из-за вояк, а чтобы судно и экипаж сберечь. Как оно капитану и полагается. Так что будь добр, сходи за другом своим. Сделаем так, как положено. А кому положено — потом со всем разберутся.
***
Лёва не доставил проблем. О том, что ледокол не идёт ни на Личутинский корг, ни обратно в Северодвинск, Красов с Бахтиным музыканту не сказали — но он будто сам догадался. По поводу изоляции — ни слова против. Лёва оставался абсолютно спокойным, даже улыбался, словно такого развития событий ожидал и всё шло по плану. Как в той песне…
Зато уже через несколько часов пути обеспокоило всех иное.
Сначала сумерки полярного дня сгустились куда сильнее нормального. Бахтин даже не мог произнести подобную чушь вслух, но чёрт возьми — отрицать факты глупо. Посреди полярного дня стремительно наступала ночь. А кроме того…
— Не нравится мне этот лед, Иваныч.
Когда море леденеет посреди лета — это никому не понравится. Когда по всем приборам и ощущениям температура за бортом плюсовая, а толща льда говорит о лютом холоде — тем более. Но Красов прекрасно понял, что именно Бахтин имел в виду.
— Мне тоже. Но пока работаем.
Ледокол не столько колет лед, сколько продавливает: заползает на льдину носом и ломает собственным весом. А по весу патрульные ледоколы проекта 97П — ни разу не «Ленин». Дизелю до атомохода далеко.
Лёд становился все толще. Когда свет только начинал меркнуть, море затянулось тоненькой, как бумага, корочкой. Прошло двенадцать часов, и вода уже покрылась торосистым льдом. Если льды будут крепнуть так стремительно, скоро «Вольгу» просто раздавит.
Земля молчала. Полная тишина в эфире. Словно во всем море кроме «Вольги» не было ни души.
В ходовой рубке повис вопрос, который пока никто не решался озвучить: «А не изменить ли курс, ведь Северодвинск пока ещё ближе?».
Капитан сам не был уверен в приказе. Похожее чувство растерянности и неопределенности он испытывал, когда красные флаги заменили трехцветными. Или когда офицеры на полном серьезе обсуждали: воевать ли на стороне ГКЧП, если полыхнет. Или когда впервые в жизни вернулся домой без получки в положенный день. Но тогда Красов был бессилен что-то изменить. А сейчас…
***
Шёпот — предвестник паники.
Экипаж делал своё дело, и делал по обыкновению хорошо... пока что. Но Красов словно слышал приглушенные голоса. Из каждого кубрика, из каждой каюты, из машинного отделения, курилок...
«Это всё военные. Климатическое оружие…»
«Психотропные боевые вещества…»
«Это как в эксперименте «Филадельфия»…»
«Это всё музыкант. Его американцы завербовали, и он активировал…»
«Господь наказал, из-за сатаниста…»
«Может, мы все уже того, и …»
«Может…»
«Может…»
По ледоколу гуляли домыслы. Одни правдоподобные, другие — откровенно бредовые. Многие из них были связаны с пассажиром. Но вывод почти всегда был один и тот же: «мы все умрем».
Шёпот — предвестник паники, и капитан обязан её пресечь.
***
Духи наступали. Целая толпа. Тысячи. Бежали по льду, паля на ходу из автоматов и выкрикивая что-то по-афгански.
Шестиствольная корабельная артиллеристская установка АК-630 стреляет 30-миллиметровыми патронами: тела рвет в клочья. Красный лед завален мясом, но ублюдки не кончаются. Прут и не боятся.
Если доберутся, у моджахедов появится собственный флот.
Стоять на смерть! Сдохните, суки!
— Игорёк, ты как?
— Херово, Иваныч. Такого и в полугодовом запое не случалось. Всё так реально… Духи. Пулемёт…
Цепенева едва стащили с пулеметной вышки: хорошо еще, что без пострадавших. Игорь не хотел оставлять уже лет десять как отсутствующее орудие и едва не врезал Паше Ермолаеву.
— Ты полежи. Отдохни. Успокойся. Таблеточку примешь. Мы тебя, для твоей же безопасности, на карантине подержим в изоляторе. Паша через два часа проведает, еды принесет, мне доложит. Только ты не бей его!
***
Сказать, что обстановка в кают-компании, где Красов собрал экипаж, была нервозная — все равно как сказать, что вода за бортом солёная. Будто и кони на резном панно — в страхе. Людей необходимо встряхнуть. Даже в лапах полярного лиса экипаж должен делать своё дело и верить в капитана.
— Море и в обычное время
