их мать сдвинулась с мертвой точки. Иногда пыль вьется в воздухе бесконечно, и дети навсегда проникаются ненавистью к отчимам. Правда, матерей это редко останавливает.
Почему это сбивает меня с толку, когда другие женщины, кажется, справляются без таких сильных потрясений и внутреннего разлада? Мои дети не бунтуют против кого-либо, и преграды чинят не они, а я. Я никак не могу взять в толк, как все должно работать. Если хочу оставаться одной из таких матерей, которых сама считаю хорошими, то должна перестать существовать вне роли родительницы. Но события последних нескольких недель — флирт с мужчинами, разговоры с ними, секс, воображение возможностей — высвободили ранее запретную сторону меня, которую я не готова снова закупоривать обратно. Я разрываюсь между стереотипом о хорошей матери, полной самоотверженностью, и тем, что мне кажется теперь необходимым для полноценной личности, что не ограничивается лишь ролью родителя, а включает ее в себя.
* * *
Я возвращаюсь в город: зябко и сумрачно, дождь не прекращается. Два часа подряд дворники на лобовом стекле мерно ходят из стороны в сторону. Продукты, купленные на местной ферме, лежат на соседнем сиденье — приготовлю для № 3 обещанный ужин. Весь день он закидывает меня сообщениями. Сильный ливень замедляет движение, и его прибытие все откладывается и откладывается. С ним собака, и приходится часто останавливаться, чтобы выпустить ее на улицу. Я испытываю чувство вины из-за того, что стала причиной этой катастрофической поездки, и, когда он наконец прибывает к вечеру после бесчисленных задержек, это, кажется, совсем не оправдывает ожидания. Я жду его под зонтиком у дома его приятеля, готовая извиняться за все подряд — от погоды до пробок и трудностей с парковкой в городе. Вижу, как он выходит из машины, еще не успев меня заметить, и поражаюсь тому, как неуместно он, сельский парень, смотрится здесь, в городе. В своей деревенской идиллии он очарователен, но здесь, в моем родном городе, как будто не вписывается. Кажется, что ухоженные бородатые хипстеры и стройные женщины с колясками за несколько тысяч долларов проглотят его целиком.
Нам нужно выгулять собаку, прежде чем оставить ее в квартире приятеля. Она не привыкла к бетону города, и № 3 спрашивает, нет ли поблизости газонов, где ей было бы комфортнее. Я веду их через несколько кварталов на запад, в парк вдоль Гудзона. Пока мы идем, я держусь на безопасном расстоянии, скрестив руки на груди. Волнуюсь, не встретится ли кто-нибудь знакомый. Снова и снова виню себя за то, что этот человек проделал многочасовой путь ради свидания со мной, — я же скованная и отстраненная: встреча вне контекста и на моей территории оказалась неожиданно неловкой. Это уже не игра, которую я вела на севере штата. Это моя настоящая жизнь, придающая серьезность тому, что до сих пор казалось невероятным и безопасно анонимным.
Через час приходим ко мне. Впервые я пригласила к себе мужчину. Чувствую себя незащищенной в недавно отремонтированной квартире. Лиловый бархатный диван с отливом, на унитазе японское сиденье с подогревом, в кухне холодильник с системой очистки воздуха. Я уверяла, что люблю простоту, но здесь ею и не пахнет. Моя другая сторона, мое более изысканное «я», бесцеремонно обнажается. Этим летом я насладилась аркадской идиллией, но правда в том, что, несмотря на неподдельное удовлетворение и умиротворение, возню в саду, потрясающие закаты и фермерские лавки, я все-таки больше приспособлена к суетной и экстравагантной городской жизни. Мой дом здесь.
За ночь я постепенно оттаиваю, но всё еще вне игры, и видно, что он — тоже. Мы осторожно забираемся под одеяло с противоположных сторон двуспальной кровати. Я оправдываюсь, что волнуюсь из-за встречи с Хадсоном, и впервые ложусь в свою постель с другим мужчиной. Будильник заводим на пять утра — время приземления самолета Хадсона и сигнал для № 3, что ему пора ретироваться. Я постоянно просыпаюсь, мне не по себе, что на месте Майкла находится незнакомое мужское тело. А вдруг мы проспим и Хадсон, которого заберут из аэропорта родители друга, нас застукает? На прощание № 3 целует меня в предрассветной полутьме. После его ухода я чувствую облегчение, но мне становится одиноко как никогда.
* * *
В течение следующих нескольких дней я переключаю внимание с самой себя на моего угрюмого подростка. Как бы я к нему ни обращалась — нежно или сердито, — он насторожен и опаслив. Я умоляю его поговорить со мной, с Дейзи, психотерапевтом или другом — с кем угодно, лишь бы избавиться от того, что, похоже, пожирает его заживо и с чем он пытается справиться с помощью наркотиков. Мои подруги Джен и Ребекка, которые подростками пережили развод своих родителей, пишут ему, что понимают, пытаются помочь нормализовать свои чувства, но без ответа. Я в отчаянии и могу только напоминать, что люблю его целиком и безоговорочно и готова сделать все, чтобы поддержать. Но этого недостаточно — без Майкла не справиться. Разочарованная тем, что помощи не дождаться, я мрачнею и, кажется, теряю всякую надежду.
Я успеваю привыкнуть к частым сообщениям от № 3, но теперь между нами ровный белый шум. Не хочется думать, что прошлые выходные все испортили. Хотя мы познакомились пару недель назад, я уже скучаю по остроумному подтруниванию, с легкостью возникшему между нами. Звоню ему, чтобы хоть немного успокоиться, но он отвечает уклончиво. Помню это щемящее подростковое чувство, когда понимаешь, что мальчик теряет к тебе интерес. Сильнее разочарования только всеобъемлющий страх, что не смогу выполнить то, что все чаще кажется мне волшебным трюком: присутствовать в жизни детей и всегда оставаться доступной для них и одновременно присутствовать в жизни мужчины, за которым я не замужем, и быть доступной и для него. Одна роль непроизвольно сводит другую на нет. Я мать, и тогда женщина во мне становится невидимкой; я женщина, и тогда мать не справляется со своими обязанностями. Все, кроме секса на одну ночь, что я сейчас осваиваю, видится мне категорично и немыслимо недосягаемым.
Глава 10. Медведица
Майкл приезжает на север штата, чтобы забрать Джорджию на выходные. Когда он проходит мимо Хадсона, тот уделяет отцу внимания не больше, чем мебели, которую надо просто обойти. Сцена одновременно душераздирающая и возмутительная. Не знаю, что именно Майкл делает не так, но уверена: на его месте я бы день и ночь караулила у двери Хадсона, пока ребенку не останется ничего другого, кроме как отреагировать. Он же надеется со временем наладить общение с сыном, но я не разделяю такого оптимизма.
