колодец. Соломея крикнула и прикусила губы. Мать открыла глаза. Он спрятал голову под покрывалом. Они так и лежали неподвижно, затаив дыхание, до тех пор, пока мать не захрапела снова. Тогда он тихо слез с нее, лег сбоку и, притаив дыхание, **** ее до самого рассвета, ***** себе **** до крови.
Утром мать ничего не сказала. Но по ней видно было, что она заметила все. И это осталось тайной на всю жизнь между Соломеей, Иродом и матерью.
Почти такая же тайна была и у Соломпсио.
Прошлым летом Соломпсио после того разговора о матери, как-то днем застала младшего брата, спящим на кровати в его комнате. Было невыносимо жарко. И Аристобул лежал нагишом, скинув с себя простыню. Отец и Александр еще утром уехали на охоту. Она, не задумываясь, быстро разделась и забралась верхом на брата. Тот проснулся. Сразу не сообразил что к чему. А потом в ужасе крикнул:
– Сосо!
– Ш-ш! Тихо, идиот!
Она впилась в его губы и оторвалась лишь тогда, когда все было кончено.
Соломпсио действительно была дочерью своего отца. Вопреки испытываемой боли и неискушенности она скакала на нем как бешеная. Наконец она остановилась, улыбнулась, пару раз пошлепала брата по щекам и слезла с него. По ее ногам струилась кровь. Он быстро приподнялся и увидел, что весь его пах также в крови.
– Сосо! Что ты натворила!? – прошипел Аристобул, вытаращив глаза в диком ужасе.
– Ничего особенного, – спокойно ответила она, – просто пролила немножко крови в кровосмешении. Иди мойся и забудь навсегда!
Соломпсио оделась также быстро, как и разделась, и исчезла в один миг. Никто во Дворце не заметил, как она вошла и вышла из комнаты Аристобула. На следующий день она встретила Аристобула как всегда, будто между ними ничего не случилось. Даже несколько пренебрежительно, чем сильно его поразила.
Царю и в голову не пришло, что Соломпсио могла лишиться девственности в кровосмешении со своим братом. Ее он ревновал к другим, и те могли оказаться жертвами его болезненной ревности. Как-то он перехватил слащавые взгляды одного смазливого фракийца. А другой раз заметил, как Соломпсио вожделенно смотрит на черного абиссинского раба. Член у того был огромный, как у коня, доходил почти до колена и выпирал даже под широкими штанами. Фракийцу тогда выкололи глаза, а черному рабу отрезали все причиндалы подчистую.
– Сосо, поверь мне, если только узнаю, что ты с кем-то снюхалась, то брошу и тебя и того живьем на х*й в львиную яму. Это тебе ясно!?
– Ясно. Но не пугай. Не из пугливых! И ты зря тогда изувечил невинных людей. Неужели думаешь, что я, дочь царя Ирода и хасмонейской принцессы, опущусь так низко, чтобы спать с черным рабом или с каким-то фракийцем!? – патетически и почти убедительным голосом спросила она.
– Нет, не думаю, Сосо. Верю тебе. Вся в меня! Я говорю на всякий случай. На будущее. Чтобы ты заранее знала, – удовлетворенно ответил царь.
Между тем Соломпсио, не моргнув глазом, вновь солгала. После Аристобула, она умудрилась переспать и с тем смазливым фракийцем и с черным абиссинцем, еще до того, как царь их изувечил. Ей особенно нравилось с**ать огромный черный **** абиссинца. Но, как в случае с Аристобулом, никто об этом не знал. В маленькой Соломпсио таились недюжинные способности маскироваться и водить людей за нос.
– Сосо, умоляю тебя, забирайся на меня. Поверху. Тебе же ничего не стоит. Дай мне хоть немножко почувствовать тебя.
Неожиданно Соломпсио встала с кровати и забралась верхом на него. Ирод не поверил своим глазам.
– Сядь чуть выше.
Соломпсио передвинулась выше и села *** ***** ** ****.
– Ох! Как хорошо!
Соломпсио почувствовала, как у него под ********* ******** ****. Ирод поместил ** ********* ******* в своих ладонях, закрыл глаза и начал ерзать под ней. У него на лице страдание смешалось с наслаждением: то стонал, то пыхтел.
– Все, абба. Хватит! Хорошего понемногу.
– Подожди, еще немножко, – взмолился царь.
– Нет, абба. Ты не знаешь, как остановиться.
Соломпсио резко спрыгнула с него. Ирод тяжело вздохнул.
– Абба, еще раз повторяю: хочешь меня? Убей их! Выбирай! Я или они!
И Соломпсио кокетливо повернулась и легкой танцующей походкой направилась к дверям. Ирод с вожделением смотрел ей вслед, мысленно ее раздевая. Ритмичная игра складок на ее длинном шелковом платье, вскружила ему голову. В невыносимом терзании он уселся на край кровати и запустил пальцы в свои черные крашенные волосы.
Его влекло к Соломпсио неудержимо, властно и болезненно. Он буквально бредил ею. Никогда прежде он не испытывал столь всепоглощающего увлечения. Даже страсть к Мариамме уступала по силе. Мариамме он безумно любил и ненавидел одновременно. А Соломпсио он жаждал, как глоток свежего воздуха. Словно любовь к жене многократно помножилась на всю мощь его неудержимой страсти к дочери.
– Ох, Сосо! Сосо!
Он скрючился в мучениях, зажав руки между ног. В эти минуты он, не задумываясь, отдал бы все свое царство за одну ночь с Соломпсио.
В то же время казнить Сайпро и Соломею было выше его сил. Не задумываясь, он мог бы отправить на смерть тысячи людей. Но только не мать и сестру. Даже если они открыто выступили бы против него, что для него было просто немыслимо.
Он всю жизнь обожал мать. Построил и назвал ее именем целую крепость. А Соломею вообще воспринимал, как самого себя. Как Ирода в женском облике. Общался с ней ежедневно. Ничего от нее не скрывал. Во всем советовался с ней.
С годами Ирод и Соломея как бы слились в одно целое. До того как она вышла за Иосифа, своего дядю, их тайные сношения не прекращались, хотя сексуальное влечение к Соломее со временем стало угасать, а потом и вовсе исчезло. Ирода влекло только к красивым женщинам. Тем не менее Соломея и после замужества могла в любое время подойти к нему и попросить его «вспомнить сладкое детство». И он неизменно удовлетворял ее просьбу, не испытывая при этом прежнего удовольствия.
– Мея, у меня такое ощущение, будто е*у самого себя, – как-то признался он сестре.
Исключением стали, как он однажды выразился в разговоре с Соломеей, «восемь лет мучительного воздержания, отданных Мариамме». За эти годы он ни разу не трогал сестру.
Соломея была единственным человеком, кому Ирод открыл свою страсть к Соломпсио.
– Не знаю, Мея, что творится со мной. Просто потерял голову.
– Какой кошмар! Чего ты истязаешь себя, Моро? Не цацкайся с ней, как с ее матерью. Возьми и натяни ее.
– В
