У меня стало совсем мало времени на сестру, обязанности према всё съедают.
Физически Лоля стала себя чувствовать гораздо лучше, но крыша на место не вернулась. Если сокращать дозировку, начинает впадать в психотическое состояние и галлюцинировать. «Мир меня теряет» — и всё тут. Панические атаки, перемежаемые тяжёлой депрессией, склонность к суициду. Когда трезвеет, то говнится и выносит всем мозг, рассказывая, что мы ходим по мыльному пузырю над бездной. А когда упорота, то счастлива, но всё время пытается залезть к кому-нибудь в койку, причём всё равно к кому, без гендерных предпочтений. Это создаёт лишние напряги в наших и так сложных внутренних отношениях. Шоня выперла её с возмущением, громко, на весь дом заявляя о своей приверженности традиционным постельным ценностям. Лирания обдала таким ледяным презрением, что Лолю даже под кайфом проняло. А вот Зоник, склонный к легкомысленной неразборчивости в связях, однажды пал под напором её фертильности. И это расстроило Колбочку, с которой у Зоника установилось нечто вроде постоянных отношений. Насколько это вообще возможно между парнем, который проводит весь свой досуг в борделях на Средке, и девушкой, которая готова дать кому угодно. Но бордели её не расстраивают, а Лоля — да. Парадокс.
У меня, как всегда, «всё сложно». Лирания делает вид, что между нами ничего не произошло. У неё это отлично получается. Иногда внезапно оказываюсь в кровати с Шоней, всегда по её инициативе. Она чертовски красивая девчонка, во мне бушуют гормоны, мы оба считаем это «просто сексом». Впрочем, в моей ситуации вряд ли можно завести «отношения». Я привык быть шестнадцатилетним, и почти не испытываю раздвоения личности, но мне сложно испытывать серьёзные чувства к ровесницам. Кроме, может быть, Лирании. При всей её травмированности, а может быть, именно из-за неё, она воспринимается почти взрослой. Взрослость — это, во многом, объём пропущенной через себя боли.
***
— Неплохо сегодня идёт, прем, — радостно отчитывается Шоня. — Моя казначейская душенька довольна! Те двое новичков были очень щедры.
— Тебя не смущает, что ты водишь парней в бордель? — спросил я.
— Это смущает их, — смеётся рыжая. — И от смущения они платят больше.
— А вот Костлявая мне уже всю башку просверлила, всё ей мало…
— Клановые не такие, как мы. Им-то в аренду идти не надо. Кроме того, они как семья. Никто не сидит годами один в модуле, пырясь в видеостену, чтобы потом уйти в аренду и всё забыть. Они не знают, что такое одиночество и нулевые перспективы впереди, вот и выпендриваются на ровном месте. А я, прем, скажу тебе честно — пока не нацепила майку с Шуздрой, вообще не понимала, зачем живу. Так что в жопу Костлявую, пусть мужика себе найдёт и успокоится.
— Может, у неё есть.
— Не, клановые на парковке ей кости перемывали, я слышала, что нету. Потому, мол, и бесится.
— А, ну это всегда так говорят, если баба мужиками командует. Был бы у неё любовник, говорили бы, что плохо трахает, поэтому она такая стерва.
— А она стерва?
— Кто командует, тому приходится. Но никто же не скажет: «Я накосячил и получил по заслугам». Все будут говорить: «Наша премка сука».
— Ну, не знаю… Ты тоже прем, но я за тебя кого хошь загрызу, так и знай. Потому что без тебя ничего бы этого не было, — она обвела рукой Средку. — Пойдём ещё как-нибудь оторвёмся в клубешник?
— Обязательно, но не знаю, когда. Внезапно всё свободное время куда-то делось… Сестру, вон, совсем забросил.
— Прикольно, наверное, иметь сестру. Родного человека. Лирка на свою Оньку всё время ворчит, а я бы, наверное, хотела. Никого не знаю, у кого бы были братья или сёстры. Все, кто рожают, — рожают по одному, а потом в аренду — и всё. Так что сестра — это очень круто.
— Слушай, никогда не спрашивал… А твои родители тоже в аренде?
— Нет, я искусственная.
— В смысле?
— Ну, как все почти. Не поняла вопроса.
— Так, Шонь, представь, что я не в курсе, откуда берутся дети.
— Тебе с пестиков и тычинок начать?
— Нет, сразу с искусственных. Про пестики я сам кому хочешь объясню.
— Родители мало у кого из низовых есть. Конечно, после первой аренды принято найти себе кого-нибудь, заделать ребёнка, родить, подрастить до года или двух, у кого сколько терпения хватит, и сдать в интернат. Но это же не обязательно, просто традиция. Премию за это дают не такую большую, чтобы ради неё сидеть с пузом, когда можно отрываться. Большая часть — искусственные.
Я схватил Шоню за ягодицу, она взвизгнула:
— Ты чего?!
— Вроде всё натуральное!
— Да не в этом смысле искусственные! Просто от «носилок». Такой вид аренды — «вынашивательница», в простоте, «носилка». Арендуешься на одного, двух или насколько там себя не жалко, откидываешься вся в растяжках, сиськи до пупа, жопу разнесло от гормонов, пузо свисает на колени — заглядение. Зато платят неплохо и берут почти всех. Не годишься даже в бордель — иди в «носилки».
— Знаешь, по тебе не скажешь, что родила женщина, не годная в бордель.
— Так им чужие яйцеклетки сажают, уже оплодотворённые. Тщательно подбирают, чтобы гены были хорошие. А от «носилки» нужно только чтобы матка была. Нам это рассказывали в интернате подробно. Я думала, все это знают.
— Как-то мимо меня прошло, — ответил я уклончиво.
— Ах да, ты же из вершков, типа. Нафига вам знать такое.
— Им.
— Что?
— Им знать. Я здесь. Я не вершок.
— И что, если завтра Владетельница Калидия предложит тебе вернуться наверх, не тайком, не контрабандой, а на самом деле, ты откажешься?
— Откажусь.
— Даже не знаю, — вздохнула Шоня, — хорошо это или плохо. Вдруг бы ты нас взял с собой?
— Куда ж я без вас…
***
«Рабочая смена» на Средке затянулась за полночь — опять Нагма будет дуться, что засыпает без брата. Но что поделать, крайм — это тоже, как ни странно, тяжёлый труд.
— Может быть, я зря против аренды? — бурчит Шоня. — Работать и помнить, что ты работаешь — полное говно.
Шоня злится из-за того, что очередной вершок — любитель борделей — решил, что
