взять турецкую столицу. 20 ноября Сазонов был даже вынужден мимоходом объявить – пусть и лично французскому послу – о согласии на интернационализацию Константинополя и нейтрализацию проливов, – впрочем, окончательное заявление министр тогда отложил до совещания с царем и министрами[217]. Ведь если в вышеизложенных тезисах и предусматривалась интернационализация Константинополя, то о нейтральном статусе обоих проливов речи не было. Однако учитывая их значение для русских, стоит задаться вопросом: а не было ли это нарочито молчаливое согласие уловкой, чтобы завоевать благорасположенность и поддержку Франции с целью заявить впоследствии, что царь и русские власти не допустят полного нейтралитета проливов по причинам, аналогичным изложенным Сазоновым выше?
С провалом болгарского наступления и ликвидацией угрозы взятия Константинополя Петербург мог уделить более пристальное внимание и другим насущным вопросам. Наиболее острыми среди них являлись настойчивое стремление Сербии заполучить выход к Адриатическому морю, а также различные голоса относительно необходимости мирной конференци для урегулирования множества территориальных споров, разгоревшихся вследствие практически тотального европейского отступления Османской империи. Сазонов всякий раз подтверждал, что, пока Константинополь остается турецким, Россия не станет поднимать вопрос о проливах на какой бы то ни было будущей мирной конференции[218]. Узнав 28 ноября о предложении статс-секретаря по иностранным делам Германии Альфреда фон Кидерлен-Вех-тера включить в обсуждение Великих держав судьбу Константинополя[219] и затем отвечая на прямой вопрос тому же Луи, Сазонов ясно дал понять, что в данном вопросе Россия проявлять инициативу не намерена. Он опасался, что державы затребуют компенсации, в особенности Австрия, хотя, указывая на готовность России к сотрудничеству по албанскому вопросу[220], считал, что и Австро-Венгрия должна пойти навстречу по изменению режима проливов. Так или иначе, хотя он и упомянул о потенциальном разрешении на проход через проливы военных судов государств Черноморского региона, в нынешних обстоятельствах необходимости в изменении ситуации, сложившейся де-факто, он не видел и каких-либо определенных предложений выдвигать пока не желал[221]. Так что, как только в Лондоне началась конференция послов держав, судьба Константинополя и проливов отошла на второй план.
Но в октябре-ноябре этим вопросам уделялось внимание весьма значительное. Хотя первые успехи болгарского наступления и толкнули Россию к уступкам в большинстве территориальных вопросов, теперь она неколебимо стояла на том, что Болгария не получит ни постоянного доступа в проливы, ни османской столицы. Решимость России подкреплялась подготовкой к десантной операции в Константинополе с целью обезопасить важнейшие интересы державы. Не желая доверять писанным на бумаге соглашениям, лишь на словах защищавшим российские интересы, Сазонов заручился согласием коллег-министров и царя на то, чтобы предпринять военные шаги, призванные подкрепить слова.
Греция и острова близ проливов
Был и еще один требующий немедленного рассмотрения вопрос, прямо затрагивающий свободное судоходство в проливах, а именно судьба турецких островов в Эгейском море, оккупированных продолжавшими военные действия греческими силами[222]. Узнав, что данная тема будет поднята в Лондоне, 8 декабря Сазонов обратился к адмиралу Григоровичу с просьбой указать, какие острова, по его мнению, должны остаться турецкими, «дабы гарантировать безопасность проливов», а какие можно было бы уступить союзникам без ущерба интересам России[223]. Заручившись соответствующими данными Морского генштаба, 12 декабря Григорович уведомил Сазонова, что, по мнению его министерства, лучше бы островам остаться «в руках державы слабейшей», то есть не представлявшей угрозы русскому флоту; в качестве же наименее предпочтительного нового владельца значилась Австро-Венгрия. Словом, в Морском министерстве полагали, что Имброс [ныне – турецкий остров Гекчеада], Лемнос, Тенедос [турец. Бозджаада] и Самофракию стоит оставить Турции в силу географической близости этих островов к проливам. Все прочие вполне можно было уступить какой угодно из держав – за исключением, конечно, Австрии, – будь в том известные выгоды для России, ибо в противном случае принципиальной разницы между греками и турками для флота не было[224]. Переслав 12 декабря упрощенный вариант этого сообщения Бенкендорфу, Сазонов указал, что «для нас нежелательно, чтобы острова оказались под контролем иностранной державы, умевшей бы через таковое обладание угрожать безопасности проливов», понимая под «островами» те четыре, перечисленные ему Григоровичем[225].
На состоявшейся 18 декабря в Лондоне конференции послы держав действительно обсуждали острова в Эгейском море, но – к удовлетворению России – так ни к чему и не пришли. Бенкендорф, конечно, передал тезисы Сазонова, однако остальные державы опасались вероятного возмущения христианского населения островов по поводу возвращения турецкого владычества – на том переговоры и зашли в тупик. Поэтому делегаты единогласно приняли предложение Грея объявить о временном нейтральном статусе островов под протекторатом держав без дальнейших уточнений о чьем-либо над ними суверенитете.
В ходе дальнейших декабрьских обсуждений между Иностранным и Морским министерствами было решено все же «согласиться на переход [всех] четырех островов в обладание Греции, <…> с обязательством уничтожить всякого рода укрепления и иные военные и военно-морские сооружения, <…> никогда не возводить таковых, не пользоваться островами в каких-либо военных или связанных с войной целях», а также не дозволять подобного иным державам[226]. Острова обсуждались всю оставшуюся часть зимы, а затем и в весенне-летние месяцы[227], но Сазонов неколебимо стоял на позициях от 21 декабря, наотрез отказываясь признавать греческую аннексию островов до заявления о полной их нейтрализации. При этом, когда немцы настаивали на сохранении островов Турцией, Сазонов был вполне готов с этим согласиться при условии гарантий безопасности для христиан[228]. В любом из обсуждавшихся вариантов его минимальные требования сводились к обеспечению русских интересов в проливах, а именно бессрочной нейтрализации четырех островов.
Пересмотр болгарских успехов
Срыв декабрьского перемирия и возобновление военных действий со 2 марта 1913 года с новой силой воодушевили болгар пойти на Адрианополь, а вместе с тем пробудили и прежние опасения России за безопасность Константинополя[229]. Петербург вновь обратился к своей осенней политике, с одной стороны настаивая на недопустимости болгарской оккупации Константинополя или прилегающих к проливам территорий, а с другой – подготавливая десантную операцию в защиту как константинопольских христиан, так и российских интересов.
Видя неизбежность нового наступления на Адрианополь, 22 марта Сазонов в беседе довел данную позицию до сведения болгарского генерала Радко Дмитриева, прибывшего в российскую столицу с визитом. На это Дмитриев отвечал, что Болгария желала бы получить границу с Турцией, включающую побережье Мраморного моря, и в особенности порт Родосто (ныне – турец. Текирдаг). Параллельно с этим он намекнул Сазонову на опасность, что в случае отказа нынешняя, пророссийски настроенная власть сменится новой, склонной скорее искать поддержки у Австро-Венгрии. Однако,
