попытки колонии поднять войну за независимость были утоплены в крови английскими аристократами.
Огромная летающая крепость. Даже отсюда, даже своим не до конца восстановившимся зрением Ломтев мог различить пластины брони, несколько пулеметов и ракетных установок, а сколько там было еще такого, чего он не видел?
Вертолет замер на лужайке, его винты еще не прекратил вращаться, как из брюха железно машины посыпались личные императорские гвардейцы, больше похожие на боевых киборгов, чем на людей. Ломтев насчитал две дюжины.
Они выстроились в круг, опоясав вертолет и стали расходиться в стороны, раздвигая тем самым зону безопасности.
— Пойдемте, — сказал Танеев. — Нам нужно встретить его снаружи.
— Конечно, — Ломтев накинул халат. — Ничего, что я вот так?
— Вы — друзья, — напомнил ему Танеев. — Полагаю, это не должно стать проблемой.
— Угу, — сказал Ломтев. На самом деле, проблемой могло стать, что угодно. Они — друзья, но Ломтев ничего об этом не знает. Склонен ли император списывать странности подданных на подступающий к ним маразм?
Они вышли на улицу в сопровождении пятерки «путилинцев», остальные остались на своих постах. Нелепая ситуация, подумал Ломтев.
Конечно же, он уже почитал об императоре в сети, но что такое отрывок из местного путеводителя по дворянским родам по сравнению с встречей с реальной персоной в реальном мире?
— Не проколитесь, — умоляюще шепнул Танеев. — Иначе мы все здесь умрем.
Легче от этого напутствия не стало.
Впрочем, и выбора-то особого не было. Есть встречи, которые никак нельзя отменить. В том числе, и встречу со смертью.
Император был крут, суров и скор на расправу. У него был фамильный дар рода Романовых — он был магическим зеркалом. Никакая направленная на него магия не причиняла ему вреда, а рикошетом прилетала обратно к кастующему.
Зачастую — неоднократно усиленная.
Но, кроме этого, у Петра Шестого был еще и свой уникальный дар — прикосновение Танатоса. Из-за этого дара, прорезавшегося у него еще в шестнадцать лет, у стапятидесятивосьмилетнего императора не было детей, и престолонаследие в случае его смерти превратилось бы в очень запутанную игру.
Наверняка и очень кровавую, потому что каждый из могущественных родов империи имел свой взгляд на эти расклады.
Ломтев уже предвидел, что в будущем империю могут ожидать очень веселые времена, но будущее это было довольно отдаленным, потому как умирать Петр Шестой вовсе не собирался.
Они подошли к очерченному личными императорскими гвардейцами кругу, и ближайший киборг вытянул вперед закованную в металл руку, указав на Ломтева.
— Его императорское величество желает говорить только с князем Громовым.
Танеев выдохнул, то ли облегченно, то ли обреченно, но остался на месте в компании охранников, а дальше Ломтев пошел один. Он преодолел уже половину расстояния до вертолета, когда на лужайку наконец-то спустился сам император.
Император был высок, выше Ломтева на целую голову, а ведь старый князь, чье тело он сейчас донашивал, по молодости и сам отличался богатырским телосложением. Выглядел Романов лет на пятьдесят, причем на бодрые и здоровые пятьдесят, в аккуратно подстриженной бородке не были ни единого намека на седину. Император носил коричневый мундир без знаков различия, мягкие кожаные сапоги, плащ с накинутым на голову капюшоном и прозрачную маску на лице.
Руки его были в перчатках.
Ломтев остановился, не дойдя до него нескольких шагов, и склонил голову.
— Ваше императорское величество…
— Оставим этот официоз, старый друг, — голос императора звучал мощно и гулко, Романов ронял слова, будто сваи в землю заколачивал. Может быть, этот эффект создавала маска, которую он всегда носил на людях.
А может быть, и нет.
Старый князь не появился, чтобы дать полезный совет, поэтому Ломтев продолжал смотреть в землю и молчать.
— Я обеспокоен, друг мой, — молвил император.
— И что же вызвало ваше беспокойство? — спросил Ломтев.
— Пройдемся немного, — предложил император. Они поравнялись друг с другом и двинулись в сторону от особняка, круг охраны, не уменьшая диаметра, двинулся следом за ними.
«Путилинцы» тоже, и лишь Танеев и вертолет остались недвижимы.
— С одной стороны, я очень рад, что тебе стало лучше, мой старый друг, — сказал император. — И, не буду скрывать, твоего сына давно пора было поставить на место. Но почему ты не пришел с этим ко мне? Я мог бы отменить тот акт своим высочайшим решением.
— Вы же меня знаете, ваше величество, — сказал Ломтев. — Я привык делать все сам.
Он полагал, что старый князь мог бы так ответить, и не ошибся.
— Узнаю тебя, Виктор, — сказал император. — Всегда сам и ни у кого не просишь помощи. Но знаешь, что меня тревожит?
— Что? — спросил Ломтев, решил в этот раз обойтись без титулования.
Император не обратил на это никакого внимания.
— Арифметика, — сказал император. — Моя арифметика проста. Один род — один князь. Если род один, а князей — два, то обычно возникают противоречия, и очень быстро эти противоречия выливаются в стрельбу и кровь на улицах моей столицы. Моей империи. Я этого приветствовать никак не могу, и даже наша старая дружба здесь никак не поможет. А вокруг тебя уже начали умирать люди.
— Может быть, тогда вам стоит переадресовать вашу обеспокоенность моему сыну, — холодно сказал Ломтев.
— И я непременно так и поступлю, мой старый друг — сказал император. — Но сначала я хотел предупредить об этом тебя. Я не смогу присутствовать на твоем испытании силы, и я, конечно же, желаю тебе удачи, но в то же время мол об одном. Если ты не пройдешь, отступись. Я не оставлю тебя, я помогу тебе обустроить достойную старость, но, пойми меня правильно, моей империи нужен только один князь Громов. И если вдруг их будет двое, и они начнут выяснять, кто из них больше князь, и в ходе этих выяснений пострадают люди, то мне придется вмешаться. И князей Громовых не останется ни одного.
Они остановились около молодого деревца, и император вдруг снял перчатку со своей правой руки и возложил ладонь на его ствол.
В тот же миг на них с Ломтевым посыпались желтые листья, а еще через мгновение дерево, тянущееся к небесам и радующее глаз, превратилось в труху.
Император надел перчатку и отряхнул капюшон. Ломтев стоял в этом во всем по колено, завороженный демонстрацией императорского могущества.
— Это на тот случай, если кто-то здесь забыл, кто я такой, старый друг, — сказал Романов.
Ломтев подумал о том, как такое вообще можно забыть. Кто бы мог, единожды увидев, забыть такое в принципе?
Он читал об этом, но читать — это одно, а увидеть воочию — совсем другое, и Ломтев
