решение вопроса на усмотрение вышестоящего руководства. Американский же директор продолжал настаивать на необходимости вручения письма, обосновывая свое требование тем, что это не личное письмо от родственников, а официальный документ от адвоката, с которым заключенный может переписываться согласно Уставу тюрьмы.
Спорили до умопомрачения. Я встала, открыла окно, весь табачный дым устремился на улицу. Солнце село, стало темнеть.
Я стояла у открытого окна. Ко мне подошел американский директор. Я ему тихо говорю: “Уступите, ведь ваш спор не стоит выеденного яйца, просто нашла коса на камень. Наш директор ни за что не уступит — ведь у нас позиция”. И он… уступил, а английский директор снова поднял вопрос об обесточивании электрозабора вокруг тюрьмы в дневное время, но, не получив поддержки, вообще снял этот вопрос с повестки дня. Еще в 1950 году представитель фирмы “Сименс” предупреждал, что выключение тока на время технически нецелесообразно и отрицательно скажется на состоянии проводки, особенно во время плохой погоды. Тогда же французский директор, отвечающий за финансы, предложил вообще сменить всю проводку. Это позволило бы выключать напряжение в дневное время без проблем, да и Сенат Западного Берлина сэкономит на этом, так как эксплуатация электрозабора обходится в пять тысяч марок. И вот в очередной раз решили все оставить без изменений.
На следующий день утром в спортзале Радиодома Западного Берлина состоялся парад войск трех западных держав по случаю отъезда американского коменданта, а вечером — большой прием. Все было красочно, торжественно. Кое-что я засняла на цветную пленку, правда, не знаю, что из этого получится.
Встречаем Новый, 1960 год. Еще один год в Берлине — четвертый. Как хочется домой, в Союз, в Москву. Я так давно не видела маму…
Не вела дневник почти месяц. В конце декабря прошлого года тюрьму посетил с инспекцией вновь прибывший американский генерал Осборн, который заменил генерала Хемлета. Генерал с многочисленной свитой прибыл к 12 часам. В зале заседаний состоялось знакомство с директорами, переводчиками. Генерал осмотрел все служебные помещения тюрьмы, зашел в канцелярию к секретарям. Их в Шпандау двое. Леонов и Стефанович. Леонов рассказывал мне, что родился в Финляндии. Он прекрасно владеет четырьмя языками: русским, английским, французским и немецким. Живет с семьей при тюрьме. Стефанович плохо говорит на всех языках, кроме родного, но очень исполнителен. Живет один, каждый год отдыхает на немецких курортах, откуда обычно присылает всем красивые открытки.
В камерном блоке сначала зашли в камеру Гесса. Он начал жаловаться на свою тяжелую долю, много говорил о своих болезнях, в частности, о постоянных сильных болях в области сердца и желудка, жаловался на общую слабость и больные ноги, а также на плохое состояние нервной системы. При этом Гесс отметил хорошее медицинское обслуживание и особенно американским врачом капитаном Смитом. В конце подготовленной жалобы, тезисы которой мы уже видели в его черновой тетради во время цензуры, Гесс стал просить генерала освободить его из тюрьмы перед Рождеством и дать возможность “провести остаток жизни в семье с родными, с которыми он не виделся долгих 19 лет. Если же это невозможно, — продолжал Гесс, — то тогда поместите в госпиталь, где бы можно было полностью поправить пошатнувшееся здоровье”. А может, ему разрешат съездить на Рождество домой, а потом он вернется обратно? Генерал удивленно на него посмотрел и пообещал сделать все, что от него зависит. Затем генерал, которого сопровождали директора, тюремные врачи, адъютант генерала, офицеры из окружения, а также юридический советник Прайс прошли к камере Шпеера. В ответ на вопрос генерала о здоровье и весе, Шпеер ответил, что вес у него нормальный, поправляться он не хочет, жалоб и вопросов у него нет.
Неожиданная сцена произошла в камере Шираха. Тот с раздражением стал жаловаться генералу на американского директора, который, по его словам, “единственный из всех директоров игнорирует указания врачей и ведет войну с безоружным заключенным”. (Кстати, постоянная вражда между Ширахом и американским директором давно уже не тайна. Но ее причины просто непонятны.) “Американский директор, видимо, забывает, — заявил Ширах, — что рано или поздно ему придется отвечать за свои неправомерные действия”. Он, Ширах, якобы не раз просил, чтобы на обед американцы давали черный хлеб, который необходим ему для поддержания здоровья, но американский директор майор Федушка игнорирует его просьбу. Даже в советский месяц, продолжал Ширах, он регулярно получает черный хлеб. Директора были заметно возмущены наглостью Шираха. На очередном заседании директора решили наказать его. Английский директор предложил лишить Шираха на неделю газет и сигарет. Старший французский надзиратель Ферри, исполняющий обязанности директора, был еще категоричней — на две недели. Заключенные были предупреждены о том, чтобы со своими жалобами они обращались, как того требует Устав тюрьмы, прежде всего к председательствующему. Другое предупреждение относилось к тому, чтобы в камерах заключенные находились в тюремной форме, а не в роскошных пуловерах и свитерах, полученных в подарок от родственников к Рождеству, в которых они предстали перед инспекцией. Даже надзиратель, открыв камеру Шираха, опешил от неожиданности, увидев заключенного в красивом дорогом свитере. (Цензура пропустила эти свитера, но при условии, если заключенные будут их одевать под тюремную форму.)
Последнее время, особенно после того, как Ширах отказался подписать документ о передаче наследства в пользу своей сестры, он стал получать дорогие подарки от сыновей. Пополнилась его коллекция курительных трубок. Заключенный щеголял в дорогом нижнем белье. Мне запомнилось и мыло Шираха — с изысканным тонким ароматом, в красочной упаковке, на которой было написано: “Наша фирма — поставщик двора Ее Величества королевы Англии Елизаветы II”.
Две цензуры — перед Рождественскими праздниками и Новым годом — прошли напряженно. На имя заключенных пришло около 30 писем с поздравлениями из США, Англии, Западной Германии. Содержание всех писем почти однотипное — их помнят, ждут, желают свободы. По Уставу подобные послания вручать запрещено, разрешаются письма только от родственников. Но я тогда подумала о другом: выходит, и в Америке и в Англии находятся люди, сочувствующие нацистам.
29 декабря 1959 года состоялось последнее заседание врачей. Председательствующий американский врач начал свое сообщение со здоровья Гесса. Он отметил, что последнее время Гесс не страдал отсутствием аппетита и поправился почти на 15 килограммов. Теперь он весит около 60 килограммов.
На свидание в конце прошлого месяца и в начале января к Шираху приезжал его старший сын Клаус. Клаус недавно женился, о чем поспешил лично сообщить отцу. 2 января кроме свидания была еще цензура. Снова уничтожили массу открыток и поздравлений с Новым годом (я тогда положила начало своей коллекции
