низшего высшим, то есть более ранних философских идей более поздними, но возможность интерпретации той или иной идеи философа, исходя не только из конкретно-исторического контекста жизни и творчества этого философа, но и из контекста концептуальных построений самого интерпретатора.
Об этом, собственно, ведет речь и Гессен, когда он в Предисловии к своей работе «Основы педагогики» кратко замечает по поводу метода, которым он намеревается пользоваться: «Хотя в самой книге, – пишет он, – у меня не было возможности остановиться подробно на проблеме философского метода, я надеюсь, что читатель уловит существо защищаемой мной философской точки зрения из тех конкретных приложений ее к педагогическим вопросам, которые составляют собственный предмет настоящего исследования. Эту точку зрения можно было бы обозначить как попытку синтеза разума и интуиции, монизма и плюрализма, рационализма и иррационализма. Поскольку она приближается к “принципу гетерологии”, развиваемому Риккертом в его последних трудах и намеченному в своеобразной форме безвременно погибшим на войне Ласком. Впрочем, если существо “гетерологии” видеть в том, что противоборство двух начал она превращает в единство двух моментов, и что для нее “одно” постигает и сохраняет себя, как то же самое, лишь через обнаружение в нем “другого”, то можно сказать, что в ней в сущности обновляется вечный мотив философской мысли, мотив диалектики…»[179].
Собственно, в проблеме философской практики мы у Гессена, как ни у кого другого из русских философов, сталкиваемся с проблемой разведения понятий практической философии и философской практики или «конкретной философии». Если практическая философия есть этика, то философская практика есть педагогика. Здесь Гессен соглашается с мнением Наторпа, повторяя его слова из работы «Философия как основа педагогики» (М., 1910. Пер. и пред. Г. Г. Шпета) о том, что «педагогика вообще есть не что иное, как конкретная философия»[180].
Но у того же Наторпа Гессен отмечает невыдержанность этого обозначенного выше различения и, собственно, сведение педагогики к этике. Краткие рассуждения о характере «Социальной педагогики» Наторпа дают нам возможность понять и характер того своеобразия, который должна иметь собственная концепция Гессена. Русский философ пишет: «В основе педагогики лежат, по его (то есть Наторпа. – В. Б.) мнению, логика, эстетика и этика. В своем главном педагогическом труде «Социальная педагогика» (русский перевод А. Громбаха, СПб. 1911) Н. дает систему такой философской педагогики. К сожалению, при фактическом развитии системы логика
и эстетика отступают на задний план, и вся педагогика основывается на этике, в силу чего педагогика Наторпа сводится главным образом к теории нравственного образования»[181].
Как конкретно Гессен понимает философскую практику, он демонстрирует и в своих размышлениях по поводу основных задач высшей школы. По его убеждению, в высшей школе естественным образом должны быть объединены процесс обучения и процесс научного поиска. Должен происходить взаимодополнительный процесс обучения для научной работы и научной работы для обучения. Таким образом обучающийся должен быть также вовлечен в исследование, а не получать истину, как уже готовую субстанцию. «Высшая научная школа должна быть поэтому прежде всего очагом научного исследования, ее преподаватель – активным исследователем, самостоятельным ученым, расширяющим своей научной работой область познанного, студент – участником исследовательской работы преподавателя и постольку начинающим ученым, место занятий – аудитория, лаборатория, семинарий – местом, где открываются новые научные истины, излагаются и проверяются результаты только что сделанных открытий. Высшая научная школа, или университет, есть поэтому нераздельное единство преподавания и исследования. Это есть преподавание через производимое на глазах учащихся исследование»[182].
Поскольку чтение лекций должно быть подчинено также совместному творческому процессу лектора и слушателей научной истины, то ораторские качества преподавателя отступают на задний план. Главное в этом процессе – сам процесс поиска истины, поэтому лектор – это не оратор, а прежде всего ученый. Не ораторское искусство важно здесь, а способность «мыслить во время речи, открывать на лекции новые доказательства и оттенки развиваемой им мысли. Поэтому внешняя шероховатость речи, поскольку она есть выражение борения мысли со словом, составляет часто подлинную прелесть научной речи»[183]. Профессор, преподаватель, согласно Гессену, не должен опускаться до уровня вопрошания, чего изволите, «приспособление профессора к аудитории не только не улучшает преподавания научного курса, но вредит ему, отнимая у него характер научного исследования и тем самым низводя его до уровня систематического курса»[184].
Но такой подход к преподаванию, как научному творчеству, возможен только при полной свободе к выбору читаемых курсов, предпочтения преподавателя не могут быть ограничены спущенными сверху программами и внешними предписаниями. С другой стороны, и у студента должна быть полная свобода в выборе преподавателя и курсов. Поэтому студенты должны иметь возможность свободно перемещаться с отделения на отделение, с факультета на факультет, из университета в другой университет любой страны мира. С. Гессен пишет: «Единство университетов, взаимное признание ими даваемых зачетов и степеней является предпосылкой свободы учения»[185].
Таким образом, идеи русского мыслителя по поводу развития университетского образования, а именно идеи связи обучения и науки, совместного творчества учителя и ученика, университетской свободы, свободы преподавателя в выборе читаемых курсов, свободы студента в выборе преподавателя звучат и сегодня чрезвычайно актуально. При всем схематизме и идеальности они ориентируют как преподавателя, воспитателя, ученого, так и воспитанников, учеников, студентов к совместному труду и утверждению благодаря таким совместным усилиям истинно человеческого в человеке.
Другой не менее важной сферой приложения философской теории для Гессена была сфера политики и права, в которой так же, как и в педагогике, в центр своего рассмотрения он ставит человека, условия его всестороннего совершенствования. Наиболее полное развитие его политико-правовые взгляды получили в серии статей в журнале «Современные записки», которые затем Гессен предполагал издать отдельной книгой под заглавием «Правовое государство и социализм».
Вынесенные в заглавие понятия «правовое государство» и «социализм» автор работы посчитал синонимичными, если только удается дойти до сути каждого из них. Сущность же их, по мысли Гессена, противится общераспространенному отождествлению первого понятия с либерализмом, а второго – с коммунизмом. Коммунизм, включающий в себя абсолютный идеал человеческого общежития, есть утопия, но никак не естественная ступень развития социализма. Последний Гессен понимает как «новый органически вырастающий из предания и уничтожающий конкретные виды социального зла правопорядок»[186].
Что социальное зло имеет место при господстве классического либерализма – факт для Гессена, не вызывающий никаких сомнений. Возникнув на политической арене стран Запада как идеология капиталистических отношений, борющихся с феодальным устройством общества, либерализм естественным образом включил в себя и первоначальные интенции капитализма, которые тот развивает в противовес феодализму. А именно, капитализм в своей ранней стадии стремится «раскрепостить» человеческую волю
