лужа.
Художник не был рад тому, что вызвал дождь, но он сейчас не важен. Все мысли о содеянном.
Если бы Леро не сказала ему про символы, то он не смог бы нарисовать душу памяти; если бы не увидел фрагмент жизни Данучи, то не осмелился бы на это! Всего лишь, повороты судьбы, но заставляют действовать!
Но получилось ли? Действительно ли, творение души на полотне напрямую связано с мыслями? Не проверишь – не узнаешь. Если это так, то его дар, почти, безграничен. «Если смогу вложить в душу любую свою мысль, то дар мой не найдёт конца, построит в небо вечную дорогу…».
Защитит ли душа памяти от взгляда человеческого и станет ли барьером, оберегающим художника от умыслов людей? Этого не узнать, не заглянув в будущее, но такие загадки бесконечными быть не умеют. Раскрывал загадки, становясь загадочным, ускользал от тайн, растаптывая таинственность. Если бы он только знал, насколько загадка не имеет ничего общего с загадочностью, насколько тайна далека от таинственности…
Решился проверить и набрал номер мамы. Она знала его номер телефона, но, подняв трубку, безразличным голосом ответила:
–Да, слушаю вас. Кто это?
–Это Арлстау, – неуверенно промолвил он, а сердце рвало себя в груди, поняв всё с полуслова.
–Какой ещё Астау?
–Извините, я ошибся.
Бросил трубку, а тело дрожит, а душа режет сердце на кусочки. «Вот тебе! Получай, художник!».
–Больно? – спросил хриплый голос.
–Отстань! – зарычал ответ от боли.
«Даже номер мой стёрся, и голос уже не родной!», – кричал он на весь мир. – «Значит, я полностью стёрт! Нет меня теперь ни для кого, словно только что умер, а не родился.».
Достал фото из кармана – оно не изменилось, и Арлстау на нём присутствовал. Нашёл другие фото, а на них его нет…
Не ждал, что настолько будет больно! Когда рисовал, даже спешил, а сейчас жалеет, что не внёс в душу иные мысли. «Жаль, что нельзя её продолжить, раз она уже на полотне! Или можно?!» …
–Странный ты человек, – поставил диагноз хриплый. – Ты получил, что хотел. Отныне, полностью свободен. Новая жизнь, можно сказать, но я бы не сказал…
Художник не ответил. Это тот момент, когда нет никакого разумного объяснения своим поступкам, кроме как сказать, пожав плечами: «Молодой!». Нет, это не оправдание. И старики рубят с плеча непростительно, а молодым многое прощается и сходит с рук.
Теперь уходить было грустно, но выбор уже сделан. Пожертвовал собой или пожертвовал всеми?! Они останутся его слабостью, но уязвимым от неё уже не будет. Все его близкие люди, даже, если и будут знать о нём, то только, как о художнике, что рисует души, а не о родном человеке.
Возможно, это к лучшему лишь только для него…
Семья это всё.
Кого больше желал защитить, себя или их? Вопрос сложный, способный раздеть. Он стёр их память не по одной причине – это всё, что нужно знать ему! Понимал, что полностью уничтожил свою жизнь, чтобы начать новую, но факт об уничтожении лучше оставить в прошлом. Дорога вперёд уже сияет на его горизонте, и в ней он всё увидит, и в ней он всё узнает – и о жизни, и о душе.
Поднялся с кресла, смахнул с щеки одиночную, беззащитную слезу и взглядом попрощался с родным домом. Спустился в прихожую, накинул баул на плечи и покинул свой уют, не хлопнув дверью.
Возможно, и навсегда, возможно, и не совсем, но дверь свою намеренно открытою оставил, чтоб до его прихода хоть кто-нибудь в неё вошёл.
«Видимо, чтобы дар задействовал себя, нужна жертва! Без этого никак, увы!» – но мысль его такая недалёкая, отстала от современного мировоззрения!
«Не нужны миллионы монет мне, если мир мне закроет глаза, чтобы стать для меня беспросветным, чтобы видел я лишь небеса.» …
Глава 3
До небес путь короткий, но душа улетает сквозь пальцы.
«Что будет с миром? Такого ведь с ним не было!», – спросил себя художник и ответил честно: «Плохого мира не желаю, поэтому уверен я в своём пути…».
Не желал он жить за экраном. Ему достаточно поселить себя в мысли людей. Для кого-то это: «Слишком много хочешь!», но для него это, хоть и мелочь, но важная – та, что способна повлиять на историю мира…
Ноги шлёпали по лужам, капли били по лицу, город провожал. Махал ему на прощание своими краткими деревьями. Да, конечно, в нём творить ему не дадут. Он бежал, не только потому что знал, что не сможет без своего дара. Было много причин. Также как с душой памяти. Цепь из тяжёлых причин заставила его полностью зачеркнуть свою жизнь и сообразить себе новое начало.
Как дикий волк, сорвался он с цепи, не оглянулся, побежал на волю…
Чтобы не потерять в дороге своё лицо, нужно приобрести обновлённое. Мы всем показываем маски, и лишь ближайшим истинные лица. Но, если роли поменять местами, то не знаю, возрадовались бы все или ужаснулись…
Представлял в голове свой путь: как будет покорять весь мир – не своим даром, а своей дорогой. Предвкушал свои возможности и размышлял, сколько нарисует душ, и, как они изменят мир. Знал, куда отправится в первую очередь – любой, кто близок художнику, имел бы шанс догадаться с первой попытки. Но теперь не проверить.
И это не в какой-то далёкой стране, а в своей, родной и горячо любимой.
Денег было много, но путь свой начал он ногами, и никакой кареты не снимал.
Потёртые, светло-серые джинсы; чёрная, кожаная куртка; белый свитер с острым вырезом и бирюзовые кеды – скромно, но выделяться не его удел, хоть и причёска бросалась в глаза своей выразительностью с ровно поставленными шрамами – школьная драка закончилась его победой, но в дело был пущен нож и оставил ему свои ровные отметины, чтоб никогда не забывал.
В ушах наушники, любил мечтать под музыку. Из музыки любил всё, что для него красиво звучало или трогало какие-то струны души. Для него важнее мотив, чем мелодия.
Городские окрестности провожали его, не тоскуя и не плача, наивно надеясь, что он когда-нибудь вернётся. В них не было красоты, как и в любых окрестностях современных городов, будь они большими или маленькими, но после долгих расставаний, они любому покажутся прекрасными.
На востоке тучи собирались в единую стаю, но не желали заливать людей дождями – только припугнуть, чтобы не расслаблялись. Жарой это место не славилось, а дожди – привычное дело, потому
