— испугался. Тем более, цензор ему написал, что его, Ивана Сергеевича, «подставляют».
Тургенев уже сидел в российской тюрьме за некролог о Гоголе, уже знал и участь поднадзорного, сосланного в родовое имение, через несколько лет его призовут из-за границы к ответу за связи с «лондонскими пропагандистами». Еще бы ему не испугаться!
Думаю, что, когда он писал про Базарова, его перо останавливало не только «незнание» подпольной стороны деятельности демократов, но и опасения.
Базаров «ничего не проповедует». Он нигилист, так как отказался ради «дела» от ни к чему не ведущих разговоров. «Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда…». На этом он останавливается, но всем современникам было понятно, что главным врагом для тогдашнего демократического движения были не названные им крепостное право и самодержавие.
Но мог ли Тургенев написать в романе эти слова? Конечно, нет. В нем говорил опыт его собственной жизни, опыт старшего годами Герцена…
Знаете, за что были арестованы Огарев (сначала), а потом Герцен в 1834-м? Везде пишут, что за создание революционного кружка. О да, кружок был, но следствию было нечего предъявить арестованным.
Василий Иванович, отец Базарова — Сергей Юрский
Огарева арестовали за пение на студенческой пирушке «возмутительных песен», в которых было «оскорбление величества». Герцену предъявили то же обвинение, но он на этом празднике, где пелась песня студента Соколовского, не был и песни, соответственно, не пел. На его вопрос: за что? уже после оглашения приговора, ему было сказано: «Вы хотите возражать на высочайшее решение? Смотрите, как бы Пермь (ссылка, — ИЧ.) не переменилась на что-нибудь худшее».
Вот правосудие времен Николая Первого, царствование которого Герцен проклял в своем «мемуаре». Кстати, вот как он завершает его первую часть: «Свирепые наказания мальчиков 16–17 лет служили грозным уроком и своего рода закалом; занесенная над каждым звериная лапа, шедшая от груди, лишенной сердца, вперед отводила розовые надежды на снисхождение к молодости. Шутить либерализмом было опасно, играть в заговоры не могло прийти в голову. За одну дурно скрытую слезу о Польше, за одно смело сказанное слово — годы ссылки, белого ремня, а иногда и каземат; потому-то и важно, что слова эти говорились и что слезы эти лились. Гибли молодые люди иной раз, но они гибли, не только не мешая работе мысли, разъяснявшей себе сфинксовую задачу русской жизни, но оправдывая ее». («Былое и думы»)
Сталинское время переняло у царизма самые свирепые обычаи. Сажали за слово, за анекдот, за мнение, за стихи…
Вообще слово, свободное слово, всегда было для российских правителей опасно. Они старались ограничить свободу мысли, вводили цензуру, судебную ответственность за высказывания, которые выходили за начертанные ими рамки.
Не то ли мы видим и сегодня? когда принятый наверху закон обеспечивает секретность информации о многомиллионных дачах, яхтах и дворцах российских нуворишей?
Их называют элитой. Язык не повернется назвать так тех, кто обирает свою страну и свой народ, да еще и следит, чтобы законы охраняли тайну их воровского обогащения.
Страх перед «звериной лапой» верхов, как выразился Герцен, страх, в котором жили русские люди во все века, разве сегодня он ушел?
Разве не за то, что говорил и писал правду, поплатился Немцов? И разве его убийство не выполняло еще и функцию устрашения? напоминания, что высовываться нельзя — иначе смерть?
Сейчас наблюдаю такую картину.
Алексей Навальный позвал москвичей на митинг за сменяемость власти. Казалось бы, самая насущная задача, от сменяемости власти многое зависит.
Перед митингом Навального меня поразило, что даже друзья-демократы отзывались о грядущей акции сквозь зубы, Латынина в субботней передаче, стало быть, накануне митинга, о нем даже не заикнулась. Сказал о нем по радио ЭХО МОСКВЫ только Сергей Пархоменко. Молодые ведущие передач на ЭХЕ осудили повестку митинга как неактуальную. Запись митинга в тот же день дал только канал «Дождь».
И вот о чем я подумала. Москвичи, которые пришли на этот митинг — их было, говорят, семь тысяч, — настоящие герои. Они не убоялись.
А при сегодняшних драконовских законах против оппозиции, при опыте Болотной, убояться было легко. Но они пришли. Выступавшие говорили «крамольные» речи — и в конце всех выступлений собравшиеся вместе с теми, кто был на сцене, повторяли пушкинские строки: «Товарищ, верь, взойдет она — звезда пленительного счастья…».
А что же Базаров? Он живет и сегодня среди россиян. Возможно, он уже понял, что без искусства и любви не прожить. Но главное — свою сущность отрицателя-нигилиста — он сохранил.
* * *
Феномен Элины Быстрицкой
18.06.15
Сколько себя помню, Элина Быстрицкая, появляясь на экранах (редко), в кинохронике или телепередачах (в Малый театр, где актриса играла, я, признаться, не ходила), всегда поражала своей красотой в сочетании со свободной простотой движений и горделивой, но совсем не надменной осанкой. Вот уж точно: пройдет — словно солнцем осветит, посмотрит — рублем подарит.
Элина Быстрицкая
Некрасовские эти строчки, как я предполагаю, были посвящены еще одной красавице — Авдотье Панаевой, чья судьба для меня во многом перекликается с судьбой Быстрицкой. И не важно, что Авдотья была по происхождению русской, а Быстрицкая — еврейка.
Судьбы обеих могут быть проиллюстрированы поговоркой: «не родись красивой — родись счастливой». Мне скажут, и вполне резонно: «Что вы такое говорите? Быстрицкая — редкая счастливица. Она всенародно любимая актриса, у нее масса премий и наград».
Все так, все так.
Но вот о чем я подумала, когда смотрела передачу «Большая семья», показанную в июне на канале КУЛЬТУРА: нет среди присутствующих на передаче никого из «семьи»: ни мужа, ни сына-дочери, ни племянников, ни внуков…
Элина Быстрицкая, бывшая по своей первой — медицинской — специальности акушеркой, принимавшая роды, сама мечтавшая о детях, никому не передала свою несравненную красоту, ее материнские инстинкты так и заглохли, невостребованные.
Авдотья Панаева
Авдотья Панаева в этом смысле была счастливей, решившись на поздний брак, в 45 лет родила девочку, дала ей свое имя и воспитала ее одна — после ранней смерти молодого, непутевого, к тому же чахоточного мужа.
Элина Быстрицкая замужем была, но, по-видимому, брак не был счастливым. Трудно поверить, что после 27 лет «счастливой супружеской жизни», актриса решилась на развод с «любимым мужем», «не смогла простить ему измены». Но к этой отчасти табуированной истории я
