была гораздо менее прикрыта своей взрослостью. Я знаю, что часть меня до сих пор ждет восстановления отношений, хотя с тех пор прошло уже много лет.
Я бы никогда в жизни не подумала, что разрыв терапевтических отношений может настолько сильно отличаться от всех остальных: оказались, так или иначе, задеты мое ощущение собственной ценности, достоинства, права быть собой и просто быть.
Третьим неприятным открытием было то, что опыт иногда учит не тому. Логично было бы предположить, что, пострадав в терапевтических отношениях, я должна была стать более чувствительной и проявлять больше чуткости как терапевт — чтобы с другими не повторилось то, что было со мной. Но на деле вышло все иначе: мне пришлось преодолевать онемение чувствительности, ожесточение и плохо осознаваемое желание отвергать самой, будучи отвергнутой. Это ранило уже мои собственные терапевтические отношения с клиентами и породило конфликты, раскаяние за которые со мной и теперь.
Только личная психотерапия, поддержка друзей и сообщества и честная рефлексия помогли мне извлечь уроки и развить необходимую чуткость к поглощению. Но это не поможет изменить прошлого и не отменит боль тех, кто пострадал.
Проблемы с переживанием ценности у терапевта, недооценка им своей роли и своего веса становятся проблемой клиентов и разрушают терапевтический альянс. Терапевт видит себя и свою роль в истории клиента совсем не так же, как клиент — и у нас нет другого способа узнать это, кроме как спрашивать и внимательно слушать.
Похоже, сама роль психотерапевта создает «наценку» на наши слова и действия. И это приходится держать в голове.
Сказанное не означает, что терапевт несет ответственность за все, что он отвечает за клиента полностью, что у него нет права завершить терапевтические отношения, если на то есть причины. Я думаю, что представление о неравенстве в отношениях и неодинаковом восприятии событий может помочь более этично вести диалог и не причинять лишней боли. Иногда просто выслушать правду другой стороны, не отрицая и не обесценивая ее, уже восстанавливает достоинство собеседника.
Типичные злоупотребления
Злоупотреблением называют использование своего положения в личных интересах. Злоупотребление связано с дисбалансом ценности и неравенством, с осознанным или неосознанным давлением более значительной стороны (принуждение к желаемому поведению не с помощью силы, а с помощью разницы положений, ролей).
В общем, злоупотребляющий протягивает руку за тем, что ему не должно принадлежать или принадлежало бы на других условиях, не будь неравенства.
Пример 1
Самое обсуждаемое и «скандальное» злоупотребление в терапевтических отношениях — сексуальные или романтические отношения терапевта с клиентом.
Самое простое и тоже часто обсуждаемое — просьба психотерапевта оставить отзыв в Интернете о его/ее работе, тренинге и т. п.
В психотерапии есть дисбаланс власти, поэтому швея или косметолог может просить клиентов оставить отзыв, а терапевт — нет. Человек, который обращается за психологической помощью, доверяется психологу: его способности сохранять конфиденциальность, терапевтическую позицию, его надежности, знаниям и ценностям, его эмоциональной компетентности. В этом смысле человек зависит от своего терапевта и в этой роли уязвим. Ему бывает трудно и неловко отказать в просьбе значимой фигуре.
В этом и причина быть внимательным к себе: в культуре послушания злоупотребить доверием и уязвимостью очень легко. А заметить — трудно.
Непризнание терапевтом своих ошибок, неспособность извиниться, принять на себя ответственность, желание прежде всего защитить себя («я не буду извиняться, если не чувствую, что неправ») — это тоже использование своего положения. Вообще когда ситуации, в которых я как клиент высказываю претензию или проявляю гнев — а заканчивается все так, что это я какая-то «слишком чувствительная», «не так поняла», «тоже хороша», «но пойми и ты меня»… — все это и есть злоупотребление. Очень легко подавить возмущение того, кто зависим: это происходит просто моментально, рефлекторно (садик-школа-институт…). Легко прикрыть себя, когда твое положение выше, да еще есть привязанность другой стороны. Будь оба на равных — получился бы нормальный конфликт. Но именно неравенство положений позволяет смутить собеседника и получить его послушание — согласие с точкой зрения «старшего». Послевкусием у человека, который пришёл за помощью, остаётся стыд, чувство вины, недовольство собой, подавленный гнев и тревога за отношения. Иногда осознаваемые, иногда в виде ощущения «мне плохо».
Если отношения неравны и ваш статус выше, фраза «мне жаль, что так вышло» выглядит как уклонение от ответственности, из-за своей обезличенности; фраза «мне жаль, что я причинила тебе боль» подойдет лучше. Мы не можем поклясться, что наши слова и решения никого не ранят; достаточно не отказываться от этой правды.
Приходилось ли вам выдерживать обвинения и осуждение клиентом ваших действий и слов?
Как вы это выдержали?
За какие случаи вы спокойны, а какие оставили по себе чувство вины или раздражение? Можете ли вы сейчас понять, почему?
Как-то в общем разговоре коллеги здорово сформулировали важные действия психотерапевта в случае, если его действия или слова вызвали негодование или обиду клиента.
— Выслушать, не перебивая и не корчась.
— Извиниться и показать, что случившееся также вызывает у вас сожаление.
— Позаботиться о человеке или выразить готовность каким-то образом позаботиться.
— Объяснить, при необходимости и запросе, свои мотивы и свою точку зрения на эту спорную ситуации. И это делается иногда сильно попозже.
Пример 2
Простой случай: нарушение конфиденциальности. Тут всем все понятно. Встречаем своего клиента в общественном месте — первыми не здороваемся; в соцсетях случаи не описываем — ни с разрешения, ни без разрешения; для учебных пособий выворачиваем все истории наизнанку, превращаем частный случай в обобщенный.
Конфиденциальность — это про безопасное пространство терапии.
Более сложный случай — когда я как терапевт начинаю это безопасное пространство присваивать и себе. Например, запрещая человеку, пришедшему за помощью, рассказывать другим о том, что происходит у нас в терапии: могу прямо запрещать, могу выражать недовольство или обиду, беречь от чужих глаз наше «личное укромное пространство» — а на самом деле мой светлый образ. Или могу выражать ревность и недовольство, если человек обращается к другим терапевтам.
По сути, я хочу, чтобы клиент проявлял лояльность, был мне верен. И я бы, если бы мне такое предложил мой любимый терапевт, чувствовала бы себя польщенной. Если бы мой терапевт ревновал меня. Если бы просил меня беречь наши «особые отношения» от чужих глаз…
Но штука в том, что я — как терапевт — не могу ответить тем же: я не могу быть верной, наши отношения не эксклюзивны — в том смысле, что у меня есть терапевтические отношения и с другим людьми. Требуя верности,
