обознался, – опять добродушным тоном сказал Федор, как будто и не было угроз.
Он незаметно довел Демьяна до сеней.
– Вот тебе и двор.
– Благодарствую, – буркнул молодой боярин.
«Не зря воеводу местные боятся, я на месте князей за бороду бы его не дергал». Парень тряхнул головой, словно сбрасывая тяжелый разговор.
Глубокой ночью в своей избе, озираясь на спящих по лавкам воев, Демьян пробрался, наконец, к лучине, чтобы прочитать заветную бересту. Смешным детским почерком были выведены кривые пляшущие буквы: «В полдень на кладбище. Агафья». «Агафья, ее Агафьей зовут! Как же я сразу не догадался? К Матрене посылала, говорила: «Скажешь, что от Агаши». Так она свое имя и называла. Но почему на кладбище? А вдруг это не она писала, может это ловушка? Все проверить надобно, уж здесь зевать нельзя». Он начал трясти за ногу Первушу, тот резко сел, по привычке хватаясь за кистень:
– А, что?
– Кладбище у них где? – шепнул Демьян.
– Какое кладбище? – десятник непонимающе потер лоб.
– Ну, где они покойников своих хоронят?
Первуша подозрительно скосил глаза.
– Демьян Олексич, ты ляг, проспись, а завтра на трезвую голову мы об их покойничках и потолкуем, – пропел он ласково, как малому дитяте.
– Я не пьян! – возмутился Демьян.
– Конечно, не пьян, только проспаться надобно, хмель весь и выйдет.
– Ладно, ложись, – смирился Олексич, видя, что ничего не добьется.
Первуша тут же, как сноп, повалился на лавку и раскатисто захрапел.
– Я знаю, где у них кладбище, – из угла подал голос Проня.
– Тебе-то откуда знать? – недоверчиво подступился к нему боярин.
– Как откуда? Это ж первое дело, о чем на новом месте расспросить нужно.
– А-а-а, – протянул Демьян, – и показать сможешь?
– Смогу, здесь недалече.
– А Вьюн с див воротился?
– Так под вечер еще, как вы на пир ушли, а он заявился. Стерлядку от старцев на гостинец тебе привез.
– Значит, завтра с собой его возьмем. Оружие проверь и броню надень, пригодиться может.
– На кладбище? Да нет, здесь тихо, нечистая не лютует. Отец Леонтий молитвы крепко читает, все спокойно. Но если, боярин, опасаешься, так я заговор от упырей знаю.
– Тьфу на тебя, дурень, – в сердцах плюнул Демьян, – живых опасаться надо, против них броню и оденем.
– А кто такие? – заволновался Проня.
– Пока не знаю, может тати… а может и нет никого. Спать давай.
3
Утро встретило Демьяна хмурым серым небом и густым туманом. Под снегом проступила вода, она неприятно хлюпала под сапогами. Вороножские леса обнимала оттепель. Сырой воздух пах мокрой корой. Тишину по-весеннему задорно прорезало треньканье синиц.
Сильно переметенная снегом и от того едва приметная тропинка уходила на северо-восток, пропадая в густой дубраве. Проня суетливо бежал впереди, указывая дорогу. Демьян с Осипом шли чуть поодаль, переговариваясь о житье-бытье старцев в дивах. Вьюн рассказал, что у иноков все ладно, отощали только сильно. А вот бродник раненый пропал.
– Как пропал? – удивился Олексич.
– Афоня говорит, броднику стало лучше, подниматься начал, до отхожего места сам уж доходил. Нахохленный как сыч все молча сидел, со старцами не говорил, да и они с ним не особо. А в один день Бог дал в сети рыбы много: щурят трех и окуньков с два десятка, Афонька говорит, жирные такие были, ну и мелочь всякая. Так вот на следующий день встали, ни бродника, ни рыбы. Все забрал и ушел, следы на полдень указали. Да старцы только перекрестились. А Афоня как радовался, очень уж разбойная морда эта ему не нравилась.
– Не к Вороножу, значит, а в степь пошел? – задумчиво проговорил Демьян.
– Конечно, в степь своих догонять. Что ему под Вороножем делать?
– Да, говорят, здесь тоже тати бродят, – Олексич настороженно оглянулся, – может, в логово к ним сегодня забредем. В оба смотри, на кладбище в засаду заляжем и до полудня сторожить станем.
– Так надо было больше людей взять, – удивился Вьюн.
– Не могу я, Оська, больше людей взять, – слегка покраснел Демьян. – Свиданье мне здесь одна девица назначила, а я со всей дружиной заявлюсь, то как будет?
– А тати причем здесь? – не понял Вьюн.
– Да по всему, видать, она бродникова дщерь. Мало ли, за ней ведь следить могут, так в ловушку угодим. Вот я и говорю, ухо нужно востро держать.
– Постараемся, – разглядев смущение Демьяна, заулыбался Осип.
За это Олексич и любил Вьюна, ни тебе советов, ни упреков, ни наставлений, как это водилось у десятских, которые кланялись вроде низко, а ввернуть свое слово поперек молодого боярина никогда не стеснялись. Уж Горшеня с Первушей с вопросами бы прижали Демьянку вон к тому дубку, зачем ему с татевой дочкой встречаться. А Оська без расспросов готов полдня в мокром снегу девиц сторожить. Олексича немного мучила совесть, что не дал парню с дороги отдохнуть, но довериться он мог только Вьюну. Тот и сам будет помалкивать и болтливому Проньке рот заткнет.
– Пришли, вон оно, – указал рукой вперед провожатый. – Погост большой, здесь, говорят, еще при старом Вороноже хоронили.
На пологом склоне промеж тонких дубочков и осин виднелись бугорки от древних курганов. Хотя на Вороножскую землю давно пришло христианство, местные еще долго по старой традиции насыпали над покойниками довольно высокие земляные холмы, правда, ставя над ними уже деревянные кресты. Без заботливой руки распятия те превратились в прах, а курганчики обступил лес. Старого города больше не было, некому и ухаживать за могилами предков. Нынешние жители заставы вырубили себе полянку с левого края, там располагалось три десятка небольших могилок с высокими дубовыми крестами, как это было принято в рязанской земле.
– Вот здесь и засядем, – указал на новое кладбище Демьян, – жалко только, следов за собой наоставляли.
– Следы мы сейчас запутаем, – Вьюн, хоть и молод годами, но был уже опытным дозорным. – Пойдем вдоль края, потом углубимся в чащу, затем разойдемся на три стороны, а уж потом пятками назад здесь и сойдемся.
– Бывалый то доброхот49 сразу поймет, что мы спиной шли, – засомневался боярин.
– Это если приглядываться, а им зачем?
– Ладно, пошли, – согласился Олексич. – По-другому, видать, никак нельзя.
Изрядно запутав следы, парни, наконец, залегли в ямке за старым дубом. С этого места открывался хороший вид на весь погост. Утренний туман быстро рассеивался, что было на руку ольговцам. Оставалось ждать.
А ожидание всегда томительно. Зимнее солнышко не могло прорвать свинцовых туч, поэтому определить – наступил полдень или нет – было делом трудным.
– Может домой? – робко предложил Проня. – Там уха уж поспела.
Ответом ему была тишина.
