поцелуем, будучи уверен, что ничто не способно разозлить больше, чем непрошеные проявления любви.
ЧЕГО Я ПОЧТИ НИКОГДА НЕ ДЕЛАЮ, ТАК ЭТО НЕ ПЫТАЮСЬ РАЗВЕЯТЬ ПОДОБНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. ВМЕСТО ЭТОГО МОЛЧА СОГЛАШАЮСЬ С ДАННЫМ СТЕРЕОТИПОМ И ПЫТАЮСЬ ДОНЕСТИ ЛИШЬ ОДНУ ПРОСТУЮ МЫСЛЬ: «Я НЕ ОДИН ИЗ НИХ».
В чем сердечно раскаиваюсь. Потому что это позволяет бесконтрольно процветать культурному заблуждению, согласно которому «компенсация» сама по себе является проблемой – когда какие-то недостойные получают нечто незаслуженное. Такие термины, как «сорванный куш», «джек-пот» и «надбавка», лежат в основе репортажей о выплатах компенсаций за полученные травмы, начиная с бульварной прессы (16) и заканчивая такими гигантами мира массовой информации, как BBC (17). Подтекст очевиден: те, кто получает деньги, по определению, являются «победителями», а те, кто за это платит, – как правило, рядовые граждане, будь то напрямую через налогообложение или косвенно, за счет повышения страховых взносов, – являются проигравшими, поверженными хитрым противником.
Противоположный аргумент почти никогда не слышен: а именно, что правовая система, обеспечивающая правосудие и справедливое финансовое возмещение для тех, кто пострадал по вине других, является исторически признанной отличительной чертой справедливого общества, которое заботится об интересах каждого своего члена. Если перейти от принципов к практической стороне вопроса, то финансовая компенсация, как правило, необходима тем – нам, нашим друзьям и членам семьи, – чья жизнь оказывается омрачена или даже разрушена чудовищными травмами, полученными от рук других людей. Тем, кто – не по своей вине – оказывается не в состоянии работать, вести обычную повседневную жизнь, а в самых серьезных случаях – даже просто заботиться о себе.
Замалчивание этого непопулярного аргумента – представленного в новостных сообщениях лишь небрежно вставленной в конце статьи цитатой адвоката – приводит к тому, что повестка дня, как в публичных дебатах, так и в законодательном поле, всегда оказывается смещена в сторону ограничения «вышедшей из-под контроля» культуры компенсаций. Мы редко задумываемся о том, как мы к этому пришли. Или почему закон работает так, как нам об этом говорят. Или, что куда более важно, правда ли закон работает так, как нам об этом говорят.
И как только мы начинаем распутывать этот клубок, всплывают и другие вопросы. Если нас вводят в заблуждение, или дезинформируют, или даже говорят откровенную ложь, то с какой именно целью все это делается? Чьи интересы в таком случае преследуются на самом деле? А если не наши – если не ваши, – то чего мы – вы – рискуем лишиться?
Законодательство в этой сфере меняется, причем быстро и значительно. Вот почему я убежден, что нужно поторопиться задать все эти вопросы, пока не стало слишком поздно.
Что же на самом деле говорит закон о возмещении вреда здоровью?
Со времен раннего Средневековья английское законодательство предусматривает систему компенсации для граждан, пострадавших от противоправных действий других лиц. Поскольку правовая система римской Британии была искоренена после англосаксонского завоевания, захватчики импортировали континентальную концепцию weregeld – буквально «цена человека», – которая заключалась в выплате определенной денежной компенсации, когда один человек причинял вред другому. Закон Этельберта, короля Кента в седьмом веке, устанавливал стандартные суммы за нанесенные увечья – от четырех саксонских шиллингов (примерно 400 фунтов стерлингов в современных деньгах) за потерю среднего пальца до пятидесяти саксонских шиллингов (5000 фунтов стерлингов) за ампутированную ногу. Основываясь не столько на принципах, сколько на практической необходимости полюбовного разрешения споров в обществе, охваченном кровной местью и веками не имевшем централизованной системы уголовного правосудия, концепция weregeld тем не менее устанавливала правила, по условиям которых те, кому был причинен вред из-за неправомерных действий других, получали компенсацию (18).
ПОНЯТИЕ ДЕЛИКТОВ («НЕПРАВОМЕРНЫХ ДЕЙСТВИЙ»), КОТОРЫЕ НАНОСЯТ УЩЕРБ И ПОДЛЕЖАТ СУДЕБНОМУ ПРЕСЛЕДОВАНИЮ, ЛЕЖИТ В ОСНОВЕ СОВРЕМЕННОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА О ПРИЧИНЕНИИ ВРЕДА ЗДОРОВЬЮ.
Если существует какая-то правовая обязанность или обязательство и человек нарушает эту обязанность, тем самым причиняя нам вред, то, как гласит закон, меньшее, что он может сделать, – это предложить нечто, чтобы исправить ситуацию. Если возможность устранить последствия травмы отсутствует, то ничего лучше денежной компенсации – современной версии weregeld – мы придумать не можем. Логическое обоснование компенсации за причиненную травму зачастую крутится вокруг вопроса о том, кто должен понести расходы. Травма, как правило, несет за собой тройные последствия: боль и страдания; текущие финансовые потери, такие как потеря заработка за время вынужденного отсутствия на работе; а также будущие финансовые потери, такие как потеря заработка в будущем или стоимость будущего ухода или лечения. Вместо того чтобы бросить пострадавшего на произвол судьбы или распределить расходы между всеми членами общества (19), мы постановляем, что ущерб должен быть возмещен виновным лицом (или, как это часто бывает на практике, страховой компанией этого лица)[46]. В ситуации, когда, скажем, владелец завода экономит на всем, чем только можно, и его работник теряет конечность из-за неисправного оборудования, мы настаиваем на том, чтобы расходы были оплачены работодателем, а не деньгами налогоплательщиков[47].
Исторически закон был озабочен прежде всего ситуациями, когда травма наносилась преднамеренно – «посягательство на личность», – а уже в девятнадцатом веке суды начали разрабатывать более широкую концепцию халатности.
ПРОЩЕ ГОВОРЯ, ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК НАРУШАЕТ ПРАВОВУЮ ОБЯЗАННОСТЬ – НЕ НАМЕРЕННО, А ПОТОМУ ЧТО НЕ ПРОЯВИЛ РАЗУМНОЙ ОСТОРОЖНОСТИ ПРИ ЕЕ ВЫПОЛНЕНИИ, – ОН НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ХАЛАТНОСТЬ.
Что касается правового обязательства соблюдать осторожность, то общий принцип вытекает из дела 1932 года, отлично знакомого всем студентам первого курса юридического факультета, в котором, как это бывает во всех хороших историях, фигурировали мертвая улитка и бутылка имбирного лимонада. В деле «Донохью против Стивенсона» (20) миссис Донохью не посчастливилось глотнуть имбирного лимонада из бутылки, в которой потом обнаружилась разложившаяся улитка. Она заболела и подала в суд на производителя лимонада, Стивенсона. Поскольку между производителем и потребителем отсутствовали договорные отношения, ее адвокатам пришлось придумать аргумент о существовании некоего другого правового обязательства, нарушенного Стивенсоном. В этом деле, которое в итоге дошло до палаты лордов, суды подтвердили, что мы все несем обязательство соблюдать осторожность для защиты людей, на кого наши действия могут оказать обоснованно предсказуемые последствия (это еще называют «принципом соседа»).
Впоследствии этот прецедент был истолкован судами как охватывающий широкий спектр различных сценариев и отношений, включая отношения производителя с потребителем (как в случае со Стивенсоном и страдающей гастроэнтеритом миссис Донохью); водителей и других участников дорожного движения (мы все обязаны соблюдать разумную осторожность на дорогах, так как можно обоснованно предвидеть, что ее несоблюдение может причинить вред другим); правительства и людей,
