нужную мне и Сороке зацепку.
* * *
Рабочий район встречает меня рядами безликих одинаковых многоэтажек. Каждый из этих домов, как брат-близнец, похож на стоящего рядом и мог привидеться мне в ужасном сне, закончившемся в колодце… В виске навязчиво пульсирует жилка, перед взором взвиваются мушки, зной испепеляет, неподвижный воздух обволакивает тело горячим густым киселем.
Борюсь со слабостью и козьими тропами шагаю в глубины старых дворов.
Мы несколько раз забредали в Озерки — в морозном январе катались на коньках по глади замерзшего пруда — единственной местной достопримечательности, аномально жарким маем загорали на его бетонном ограждении и бегали в кофейню у набережной, а гулким октябрем, прогуливая занятия, расшвыривали ботинками ворохи сухой листвы в посадках.
Здесь ни черта не изменилось даже со времен Сороки — те же трещины в асфальте, те же переполненные урны, сломанные лавочки и выцветшие граффити, оставленные футбольными фанатами на заборах.
Из форточек доносится шипение воды, веселая попса, запахи щей и жареной картошки.
Они знакомы мне, как дежавю, как забытое воспоминание о прошлой жизни или далеком детстве.
Наворачиваются слезы, но я не даю им пролиться и подпортить макияж.
От жары челка прилипает ко лбу, по спине катится пот.
Но внезапный порыв ветра закручивает вихрем песок и пыль, взмывает вверх и врезается в открытую раму. Грохот и звон нарушают размеренность летнего дня, мелкие стекляшки сыплются мне под ноги и искрами разлетаются на многие метры вокруг.
Удар, осколки, тупая боль в затылке… Меня поводит, но спасительная трость не дает потерять равновесие. Хромая, я добираюсь до скамейки и опускаюсь на нее.
Дышу ртом, осматриваясь вокруг.
«МИРУ — МИР!» — гласит надпись, выложенная красными кирпичами по фасаду.
Это здесь… Это произошло здесь.
На этом самом месте Сорока получил подлый удар со спины, потерял сознание и нашел себя связанным в колодце на территории промзоны.
Приступ оглушающей тишины выключает все звуки. Я прикрываю ладонями уши, моргаю ослепшими глазами и вздрагиваю от другой яви…
Разбитые в драке кулаки зудят, перегар вырывается в зимнее небо облачками пара, пейзажи плывут и качаются, подкатывает тошнота, и рвота фонтаном льется на покрытый льдом бетон крыльца. Словно побитая собака, прижимаюсь к стене и дрожу, готовясь сдохнуть, но родной голос окликает:
— Миша! Ну где ты пропадал? Я так переживала! Пойдем домой! — И я давлюсь мятной жвачкой и стыдом.
— Все отлично, ма… С Новым годом! — мямлю и ржу невпопад.
Пахнущий ванилином воротник щекочет нос, руки матери настойчиво втаскивают меня в теплую темень.
Чужая реальность гаснет, но тут же зажигается майскими звездами и желтой лампочкой фонаря.
Ночь утопает в пьяном запахе черемух и сирени, тело горит, от предвкушения плавится асфальт под подошвами драных кедов.
Ураган рвется из груди, ребра выламывает любовь. Размахиваюсь, камешек ударяет о подоконник, и штора отодвигается, являя прекрасное лицо самой удивительной девушки.
— Сорока, не светись, отец увидит! — читаю по ее губам и отступаю в тень.
Сквозь монотонный писк прорывается рев мотора, шелест листьев, урчание голубей, мир возвращается ко мне ярким солнцем и мурашками под влажной тканью рубашки.
Осколки разбитого ветром стекла деловито сметает дворник, по дороге ползет машина. Трость, прислоненная к лавочке, терпеливо ждет хозяйку.
Прямо перед собой я вижу наглухо закрытое окно, под которым, умирая от желания, когда-то томился Сорока, и три ступеньки подъезда, куда, поджав хвост, он возвращался после новогоднего загула.
Я уверена: это подъезд Сороки, а рядом, в соседнем, жила его Ксю, и это открытие шокирует. Что со мной? Что со мной происходит?
— С тобой все в порядке? — В раздумья вклинивается чей-то вопрос. Рядом топчется разукрашенная татушками деваха с пирсингом в брови.
— Перегрелась… — хриплю, и она предлагает:
— У нас кондиционер в салоне. Пошли! — И указывает на яркую вывеску с надписью «Tattoo» над переделанным из квартиры нежилым помещением.
* * *
28
Стены темного тесного салона изрисованы граффити, заклеены афишами, портретами татуированных фриков, полароидными фотками и дипломами в дешевых рамках. В углу, в массивном потертом кресле, обретается чувак с бумажным стаканчиком в руке, невероятно похожий на сериального Рагнара Лодброка — он на миг задерживает на мне прозрачный взгляд и тут же теряет всякий интерес.
Я тоже игнорю придурка — отворачиваюсь и, пошатываясь, прохожу внутрь.
Но что-то в облике незнакомца неуловимо трогает за живое, располагает, вызывает странную эйфорию…
В замешательстве я замираю.
Отголоски тишины молоточком постукивают в ушах — ощущение перевернутой реальности недавних видений присутствует и здесь.
Во мне растет и крепнет желание подойти к парню поближе.
Он намного старше и покрыт татуировками, и даже я, не получившая должного родительского воспитания, знаю, что таких субъектов нужно избегать, но оцепенение не дает пошевелиться.
От толчка в спину прихожу в себя, матерюсь и ускоряю шаг — девчонка заботливо усаживает меня на кушетку и исчезает за ширмой с языками пламени.
Приказываю себе не пялиться на загадочного человека, неспешно потягивающего кофе в своем углу, верчу головой и погружаюсь в думы.
Теперь я знаю, где Сорока жил, но так и не приблизилась к разгадке.
Что делать дальше? Что предпринять?..
В единственном окне, до половины загороженном рекламным баннером, виднеются серые тучи — невесть откуда взявшийся ветер в считанные минуты нагнал их несметное полчище.
По стеклу уныло ползут первые капли. Похоже, область надолго накроет ненастье — дождь прибьет к земле траву на лугах, размоет грунтовые дороги, разведет непролазную грязь, в которой увязнут старые кеды…
Из груди вырывается судорожный вздох.
«Сорока, пожалуйста, потерпи!..»
Девчонка возвращается, вручает мне бутылку с водой, направляет пульт на плоский телевизор у входа, и сонное дыхание кондиционера заслоняют лязгающие звуки тяжеляка.
— Пей. Может, скорую вызвать? Выглядишь так, будто увидела призрака.
Я вжимаюсь в обитый кожей подголовник и потрясенно разглядываю девчонку, но та лишь чавкает жвачкой и вопросительно изгибает бровь.
— Нет, все хорошо! — невесело усмехаюсь, внушительным глотком воды прочищаю горло и утираю пот со лба. — Вообще-то, я… к вам и шла! Вы можете исправить старую татуировку?
— Тогда тебе к нему! — улыбается девчонка и отваливает к стойке администратора. — Ку-ку! У нас клиент! — звенит ее голос.
«Викинг» нехотя покидает кресло, подходит к кушетке, занимает пустующий стул и не моргая смотрит сквозь меня.
— Чего бы ты хотела?
Стандартный вопрос порождает смятение, взрыв эмоций и ступор. Ворохи чужих мыслей рваными бумажками взвиваются в
