попросил Кирилл.
— Что, меня из НАМИ искали? — продолжал попытки оценить масштаб провала Доцент.
Кирилл наконец повернулся.
— Это немецкая овчарка, кадровичка, раскладывала меня сегодня по твоей милости сорок минут, — с нетипичной для него агрессией сообщил он Павлу. — Я после этого видеть тебя не хочу.
— Сорок минут? Почему так долго? — встревоженно спросил Павел.
— Потому что мне было интересно, теплятся ли в этом овчарочьем уме ещё хоть слабо выраженные реминисценции понятий человечности, справедливости и уважения к свободному труду. А, впрочем, это всё бесполезно. Настоящий плантатор — не она, она только держит плеть.
— Кирилл, мне кажется, ты в этот раз перегнул, — уныло заметила Ира.
Кирилл махнул рукой и достал наушники.
— Всё равно. Я своё мнение уже давно составил, мне его только подтвердили.
— А ты подумал, ветеринар рода человеческого и непримиримый судья пошлости и порока, с кем я на обед ходить буду?
— С Ярославом будешь ходить, — бесстыже пробубнил Кирилл, и Ира только горестно махнула рукой.
— Ярослава из колеи выносит. О чём с ним можно серьёзно поговорить?
— У Ярослава колея шире, и всем кажется, что её просто нет. Кстати, начинай прямо сегодня — мы сегодня без обеда.
— Будьте вы неладны, безответственные эгоисты, — выплюнула Ира. — Впрочем, вы оба достойны своей участи. Если у вас хватит доблести завершить начатое, я, пожалуй, тоже уйду. И уеду отсюда ко всем чертям в Питер.
Гендиректор весь день не желал с Ирой разговаривать. К ней заходили то кадровичка, то директор программы и сдержанно, почти не разжимая зубов, просили выполнить какое-то его поручение. Ещё месяц назад Ире казалось, что они все чуть ли не в её власти, потому что она распоряжается временем и аудиенциями генерального и даже он сам её слушался. Но, как теперь неотвратимо осознала Ира, то была одна из самых лёгких в жизни иллюзий — слушался он не её, а её делового календаря, который он сам мог в любой момент переделать, не прибегая к её услугам и даже не ставя её в известность. Объём работы, которую с удовольствием стали накидывать Ире все менеджеры отделов, как только запахло жарой, генерального нисколько не интересовали, и он регулярно чихвостил её то за неправильно поставленный номер служебной записки, то за пятна пролитого кем-то в приёмной кофе.
Ира подумала сегодня наконец с мстительной решимостью, что её это касается всё меньше, потому что она свободный человек, хотя быть свободным человеком под бременем мелких и крупных унижений, конечно, затруднительно. К счастью, высшее руководство покинуло офис на какое-то выездное совещание, и она, открыв рабочий мессенджер, стала переписываться с сидящим этажом ниже Кириллом, которого в тот момент непредсказуемо потянуло на поэзию. В размере и духе Шекспира он поведал Ире о том, что инженерный центр пребывает в унынии, ибо ещё с утра настал конец воде во всех кулерах, и пустующая кофеварка более не вдохновляет на сверхурочные работы и не привлекает своими благородными ароматами прекрасных дам с блистательно воспитанным вкусом.
На какой-то момент Ира почувствовала, что и в этом инженерно-управленческом хаосе наконец наступила идиллия. Все отделы тихо и спокойно выполняли свою работу, не бегая по совещаниям, начальник отдела компоновок переписывался с секретарём гендиректора шекспировским ямбом, а ведущий технолог-компоновщик разложился на столе, воткнув в уши Вивальди, и вычитывал ТЗ на двигатель, попивая кофе, сваренный на налитой из-под крана воде.
На следующий день Павла уволили с двухнедельной отработкой. Кирилл, пребывающий в заключительной стадии омерзения и ипохондрии, написал заявление вслед за ним, и отдела компоновок больше не стало.
Ира ехала домой в тупой темноте бездумия. Был месяц октябрь, свежесть деревьев прошла, в метро не осталось воздуха и сильно пахло потом. Люди пихались, толпились, пытались просочиться друг сквозь друга. Неужели они не понимают, подумала она вдруг, что они напоминают крыс? Крысы, кишащие и торопящиеся к обнаруженному в трюме мешку с солониной — вот на что изо дня в день похоже их поведение, вместо того чтобы быть поведением человека разумного, наделённого достоинством и дающего себе труд мыслить более сложными понятиями, чем инстинкты, что ограничиваются пространством собственного тела.
Арсений дома ел кукурузные хлебцы на диване.
— Что будем сегодня делать? — спросила Ира довольно вяло.
— Можно посмотреть киноху какую-нибудь, — сказал Арсений, копаясь в телефоне.
— Выпьем вина?
— Не, у меня же теперь ЗОЖ. Вино вредно.
— Сегодня моих друзей уволили.
— За что?
— За общественный протест.
— Ну…
— И я следующая буду.
— С чего ты взяла? Не будешь, — пробормотал Арсений, не отрываясь от телефона.
— Может, ты хоть какую-нибудь тему для разговора предложишь? — не выдержала Ира.
— Я по работе занят, — огрызнулся Арсений, дожёвывая хлебец.
Ира ушла в кухню. Где-то в дверном проёме между комнатой и коридором её кольнула тоска по тому времени, когда она, возвращаясь домой, могла посвятить свой досуг, мысли и настроение книгам — своим друзьям, к которым она радостно приходила, потому что они умнее неё. Принести к ним свои мысли и соображения, обретённые в дороге между работой и домом, и, слушая их, видеть, как эти мысли работают, нарастают и трансформируются в концепцию.
Наверное, потому человек и называется свободным существом, что можно, обуявшись этой тоской, вот так вот взять, всё бросить и сделать, как надо. Как требует тоска и глубочайшее убеждение, именуемое моралью. Так, как надо, чтобы остаться верным себе и не предать тех, кто выбрал тебя, чтобы идти с тобой рядом.
Через две недели Иру сделали начальником нового отдела делопроизводства, повысив зарплату на десять тысяч.
На обед, когда Кирилла и Паши не стало, Ира пошла с ведущими закупщиками и дизайнером Ярославом. Как-никак, в статусе начальника она оказалась впервые. Как-то незаметно даже стерва кадровичка перестала на неё шипеть и сделалась вполне сносной бабой.
— Как провели выходные? — светским тоном спросил ведущий закупщик, прекрасно знавший, что именно надлежит спрашивать светским тоном за обедом.
— Ой, мы вчера с друзьями ходили в такой интересный ресторан, где надо есть с завязанными глазами, — сказал Ярослав.
— Китайский, что ли? — попыталась сострить Ира.
— Нет, там обычная европейская кухня, — серьёзно ответил Ярослав. — Но ты не видишь, что тебе подают, только чувствуешь запахи, и это создаёт очень новые необычные ощущения. От еды получаешь совершенно необычное удовольствие.
Ира открыла рот, чтобы спросить, кому могло прийти в голову заниматься такой чушью, но передумала, внезапно устав, и молча продолжила есть безвкусные столовные котлеты.
Работа в новой должности беспокойная, но благодаря ажиотажу менее изматывала. Ира вылетела в седьмом часу из бизнес-центра, совершенно не претендуя на то, чтобы коллега-закупщица
