кровью, скуля и предсмертно дергая немытыми хвостами, размазывая красную густую жидкость по грязному паркету.
Серов: МРАЗИ, ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?! ЧТО ВЫ, СУКИ! РЕБЯТА! РЕБЯТА, *БАНА РОТ, ПАРНИ!!!!!!!! ААААААААААГРХ!!!!
Когтин попытался смахнуть кровь и мозги с лица: Ёб*ный в рот! На хрена ты стреляешь очередью в маленькой комнатушке?! Да ты бы нас всех тут положил! (он подошёл к одному из ещё живых волков, направил ствол и нажал на спуск — БАХ; волчара затих)
Серов: БРАТЬЯ! БРАТЬЯ, СТОЙ, СТОЙ, СУКА!
Когтин: Капитан, заткни ему чем-нибудь пасть. Будем выбираться. (он добил ещё одного — БАХ) Лейтенант?
Шариков: М-м-м…
Когтин: Ты как?
Шариков нервно хохотнул, вложив в эту испуганную усмешку всю оставшуюся у него энергию: Ну… такое.
Эта маленькая кухня с белыми стенами стала красной. В этой маленькой кухне помещалось шесть с половиной трупов и один арестованный. Ещё один — располагался в прихожей.
Хрюн подошёл и, сочувственно вздохнув, прикрыв мёртвому шакалу глаза.
Серов кричал и вырывался, когда капитан выводил его из квартиры: П*ДОРАСЫ! П*ДОРАСЫ, МУСОРА, П*ДОРАСЫ!!! МУ-СО-РА-ПИ-ДО-РА-СЫ!!!
Природа-Мать, как много крови, как же её много… — не унимался встревоженный разум молодого лейтенанта, — Да уж… побратались мы с волками. Одной крови стали, к одному богу на небо отправимся.
Когтин, тем временем, поднял его и взвалил на плечо.
Несколько бойцов, поднявшихся на подмогу, организовали достойное сопровождение. На выходе из квартиры Хрюн ударил арестованного головой о дверной проем, тот заскулил, рассудок его помутился.
Испуганные соседи заглядывали за плечи ментам, но подойти ближе не решались. Когтин понимал, что на них, возможно, смотрят жёны и дети тех, кого они порешили минуту назад.
Когтин: Давай, парень. Больше эти шкуры к нам не сунутся. (Шариков застонал, когда майор ускорил шаг) Больно? Прости, дружище, прости. Терпи, всё будет хорошо.
Шариков: Босс, почему бронежилеты…
Когтин старался не терять контроль и, болтая с лейтенантом, попутно оценивал обстановку. Чтобы не сойти с ума от страха, он считал каждую ступеньку этой адской лестницы: Да, давай поговорим потом, малой. Мы тут в неплохую переделку попали. Возможно, ещё не всё кончилось.
Они были на втором этаже, когда услышали вопли женщин и плач детей. Те, видимо, вошли в кровавую квартиру и увидели гору трупов.
Лейтенант Шариков потерял сознание в первый раз, когда его вынесли на свежий воздух. Вернее, будет сказать — не потерял, а впервые за всю жизнь, обрёл его, перенесясь в некое другое пространство.
Звуки, запахи и вкусы смешались в одно мягкое чувство, окутавшее его в тот момент. Молодой лейтенант и сам стал этим чувством, не в силах теперь вспомнить даже собственное имя.
Он ненадолго пришёл в себя в карете скорой помощи и решил поболтать с врачом.
Нечто важное хотел спросить он у него про вводимую в его вену жидкость.
Но затем Шариков вспомнил, что мелкий волчонок прошил его бочину старым револьвером.
Вспомнил. Затем почти сразу провалился в чёрную надежную спокойную пустоту.
И понял, что, похоже, умер…
Эпизод 3. Дело майора Когтина.
Глава 11
Комиссар Лосев должен был быть собран и методичен теперь. Его бойцы натворили дел. Шесть трупов — это тебе не шутки. Нужно было разобраться с этим.
Лосев: Сначала, майор, объясни, по какой причине вы устроили там массовый расстрел.
Когтин никогда не смотрел на комиссара без приказа; отчитываясь перед руководством, он всегда садился перпендикулярно рабочему столу Лосева и буравил взглядом пустую холодную синюю стену перед собой: Волки были вооружены. Мы защищали свои жизни и жизнь подозреваемого.
Лосев: Предупредительный, майор?
Когтин: Пред… (он задумался) Да.
Лосев: Майор, вы сделали предупредительный выстрел, как велит регламент?
Когтин: Комиссар, они убили одного из бойцов спецназа. Капитан Хрюн подтвердит вам: если бы не наша реакция — мы легли бы рядом с лейтенантом и тем бойцом…
Лосев сделал глубокий вдох, задержал воздух, медленно выдохнул: Ладно. Волчары — есть волчары. По одному-двум никто бы плакать не стал. Но шестеро — уже много. Плюс — один из них ребёнок. Волки, конечно, те еще отбросы, но это не значит, что можно валить их без разбора в их собственных домах. Как бы это не повлияло на престиж комиссариата… Полиция устраивает перестрелки в жилых кварталах…
Когтин: Комиссар, там и в самом деле…
Лосев: Не трать на меня энергию, прибереги её для подозреваемого. Я всё понимаю. В конце концов, я сам развязал тебе лапы. Самое главное для нас теперь — выглядеть компетентными. Вы задержали подозреваемого в убийстве четырёх девушек. Убили его банду — вооружённых подонков, которые хотели вам помешать. Стреляли ПОСЛЕ ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНОГО ВЫСТРЕЛА. Убит наш сотрудник, другой — ранен, при смерти в реанимации! Так что не поддавайся на манипуляции, ни с кем ничего не обсуждай. Ты действовал по инструкции. Думай лучше о той работе, которая тебе предстоит с подозреваемым.
Когтин: Да, комиссар…
Лосев помахал бионической лапой перед носом Когтина: О деле думай, сынок, понял? Этот п*дорас должен дать чистосердечное признание, если данный термин, вообще, применим к такой бессердечной мрази, как он.
Когтин нехотя хохотнул: Я понял, комиссар.
Лосев: Как он сейчас?
Когтин: Посадили в отдельную камеру подальше от остальных. Звери из общих камер грозились порвать его.
Лосев задумчиво уставился в одну точку: Да, может это было бы и к лучшему. (Затем перевёл взгляд на Когтина) Будем надеяться, что лейтенант оклемается, но пока что — твоим напарником будет капитан Хрюн. Он поможет тебе с допросом подозреваемого.
Когтин: Вас понял.
Лосев наклонился к детективу и заговорил тише: Майор. Он должен остаться целым. (Когтин опешил от услышанного, но комиссар тут же добавил) Так что не трогайте открытые места.
В полицейском институте Когтина учили: первое правило допроса подозреваемого — предоставь субъекту выбор. Выбор — ситуация с ограниченным количеством исходов, каждый из которых предоставлен допросчиком и выгоден в первую очередь ему самому; рекомендуется использовать предложенные подозреваемому варианты так, чтобы неформальный искренний разговор являлся наилучшим вариантом из всех предложенных.
Когтин принёс Серову суп с пауками и внимательно смотрел, как голодный зверь уплетает его, закусывая куском серого хлеба.
Из мусорских лап баланду принимать было стыдно; тем более после того, как они расстреляли его пасынка и соседей.
Но от голодной бессонной ночи начинала съезжать крыша, а этого Серов очень не хотел. В конце концов, ясный ум — единственное, что у него теперь осталось. Всё остальное забрали эти… мусора.
Волчара понимал, что кормят его неспроста. Он всё же отчаянно надеялся, что его отпустят,
