поглощал ожидания публики.
Пол Кук был скрыт за барабанами. Стив Джонс звучал так, будто играл на целом заводе гитар; непостижимо, что на сцене было всего три инструмента. На ней находились призраки; с каждой следующей песней Джонни Роттен всё глубже, до корней размалывал свои зубы.
Я могу сравнить
Я могу сравнить впечатление, которое произвёл этот концерт, лишь с «Пятью миллионами лет до Земли», фильмом, вышедшим в 1967 году в Англии под названием «Куотермасс и колодец».
Время и место — Свингующий Лондон, где в ходе ремонта станции метро был найден большой продольный металлический объект: космический корабль, как подсказал бы всякий кинозритель полицейским и чиновникам, которым невдомёк. Рядом с объектом найдены окаменелые останки приматов; внутри объекта хорошо сохранились трупы насекомых размером с человека. Пригласили учёного Куотермасса.
Проводя исследование, он приходит к выводу, что пять миллионов лет назад марсиане — эти насекомые — столкнулись с исчезновением жизни на своей планете и послали небольшую группу учёных на Землю. Их целью было имплантировать марсианскую субстанцию в иную форму жизни (этот сюжетный ход есть довольно точное предвосхищение теории эгоистичного гена[42]): чтобы найти область распространения для сущности марсианской расы.
Марсиане, как медленно доходит до Куотермасса, по природе своей были направлены на геноцид: прекращение жизни на их планете являлось делом их рук. Поистине, это оказалось венцом их творения, и чтобы сохранить себя на Земле, им следует её уничтожить. Марсианские учёные выбрали самых перспективных земных существ — австралопитеков, появившихся где-то восемь миллионов лет назад и которых большинство палеоантропологов считает прямыми предками человека, и посредством генной хирургии сделали своих немногочисленных подопечных хозяевами планеты. Наделённые чертами марсиан, познанием и жаждой крови (последнее в 1967 году было экивоком в сторону модных теорий Роберта Ардри о происхождении человека[43]), избранные австралопитеки продвинулись в своём предначертанном развитии в Homo sapiens и унаследовали планету. Когда новый вид изобретёт технологию, необходимую для завоевания природы, неизбежный ход событий проявится в её уничтожении.
Но прививка несовершенна; несовместимость земных и марсианских генов никогда не была полностью нейтрализована. Хотя осознания вмешательства не произошло, всё же есть ещё филогенетическая память. Фрейд полагал, что современные люди некоторым образом помнят в качестве действительного события отцеубийства, на которых, по его мнению, основано человеческое общество, и бессознательно хранят память об этом в по-другому не объяснимых, но непреходящих мифах и ритуалах; в книге «Моисей и монотеизм» Фрейд доказывал, что сотни лет спустя после убийства своего прародителя Моисея евреи хранили память об этом, хотя в устной и письменной традиции такой факт замалчивался. В «Пяти миллионах лет до Земли» довод состоит в том, что современные люди помнят праотцов, с бесконечным долготерпением намеревавшихся убивать своих потомков, — и этим объясняется то, почему марсиане с их всесильной наукой не уничтожили сразу жизнь на Земле, обнаружив её. Они вознамерились увековечить себя на Земле, положив начало её истории и запрограммировав её конец в самом начале. Страсть к пророчеству, судя по всему, оказалась другой характерной чертой марсиан: драматизм привлекал их не меньше, чем смерть.
Для Куотермасса все эти явления, которые он как учёный принимал за пережитки неразумной древности, приобрели новый смысл. Погрузившись в книги о ритуалах и мифах, он начинает понимать, что наряду с обузданием природы, с его развитием по пути неравенства и возрастания популяции, новое человечество способствовало появлению непреодолимых образов изначального замещения. Это попытки освободиться от инородных черт, избавиться от внедрённых особенностей, облечь их в демонизм. Но и здесь нашлось место противоречию: только внеземной разум даёт возможность человечеству втянуться в такой сложный процесс, как реификация — своего рода фетишизация инородного, когда человеческие свойства низведены до производства вещей, которые, функционируя самостоятельно, превращают в вещи самих людей, — и реификация проявляется в обоих направлениях. Однажды отвергнутая, однажды низведённая до репрезентации демонического, внеземная сущность накладывает заклятье. Куотермасс обнаружил: мало того, что станция, где были найдены останки марсиан, названа в их честь (путём дотошных разысканий было установлено, что “Hobb’s Lane” когда-то означало «Логово Дьявола»), и в Средние века это место считалось проклятым, но также их изображение было запечатлено в виде получеловеческой-полузвериной фигуры «Великого колдуна» в кроманьонской пещере Труа-Фрер[44], что в эпоху палеолита сделало её местом поклонения. «Великий колдун» отозвался через пятнадцать тысяч лет в по-другому не объяснимой христианской молитве: «Господь присутствует на месте сем, как страшно сие место»[45]. Человеческая история начинает приобретать смысл, но она уже не является человеческой.
Неисправность на станции метро вызвала к жизни дремлющее присутствие марсиан. Космический корабль начал вибрировать, и энергия, выделявшаяся при этом, образовала вакуум. Этот вакуум впитал в себя спящие гены, создав омерзительный, манящий образ: светящийся рогатый дьявол, нависший тенью над Лондоном, марсианский антихрист.
Через пять миллионов лет генетическая мутация не проявилась одинаково для всех. В XX веке одни люди были закодированы на разрушение, в других этот инородный код оказался нарушен. На одних подействовал марсианский образ, на других нет. В тех, на кого подействовал, заговорили языком древние шифры, и подсознательная память марсианского геноцида обнаружила своё существование. В тех, на кого не подействовал, шифры не сработали. Человечество разделилось на два вида; в Лондоне началась анархия. Мужчины и женщины бушевали на улицах, вступая в схватку с теми, кто казался им пришельцами: в ком было меньше, чем в них, марсианской субстанции. Марсианский образ стал красным. Естественным состоянием общества, согласно Гоббсу, была «война всех против всех»; она началась, и это невероятно жутко.
Более человек, чем марсианин, Куотермасс доживает до того, как дьявольский образ исчез и марсианские гены поутихли, — но не прежде его друга, человека ещё более Куотермасса, который, в отличие от него, смог выдержать взгляд дьявольского образа и взорвался в борьбе с ним. Этот образ есть настоящая филогенетическая энергия; направив на него строительный кран, друг Куотермасса подавил образ массой — точным эйнштейновским приёмом.
Ассистентка Куотермасса, скорее марсианка, чем человек, повернулась к нему, будто очнувшись от сна; несколькими минутами ранее она пыталась его задушить. Фильм заканчивается долгим немым кадром — и от того, что нет стоп-кадра, нет бессознательной иронии, возникает ощущение, что кино так и не кончилось. Куотермасс и его ассистентка показаны на фоне разрушенного Лондона; он облокотился на обломок стены. В его взгляде отражается всё, что он увидел, и он пытается это забыть, но кадр — всё не кончающийся кадр — не длится столько, чтобы рассмотреть взгляд его ассистентки.
Сегодня очевидно, что «Пять миллионов лет до Земли» — это шестидесятническая версия
