молодежи! Хочется искренне надеяться, чтобы он не обманулся; руку на отсечение мы здесь не дадим». «Остается лишь еще один шаг, господин де Вриндт, и вы, без сомнения, его сделаете. Два ваших предшественника его совершали, например тот Шабтай-Цви, который сперва изображал мессию, а потом надел тюрбан и стал молиться Мухаммеду. Давайте, господин де Вриндт, не стесняйтесь! Подходите ближе. Ваши добрые отношения с арабскими королями нам хорошо известны. Еще один шаг, и муфтий обнимет вас и передаст в ваши надежные руки руководство антиеврейской пропагандой на всем Востоке. Надеюсь, он и ваша новая вера сумеют защитить вас и от последствий ваших деяний. Боюсь, мы не сумеем».
— Вот это называется подборка! — беззвучно смеясь, отозвался Эрмин на ворчливую декламацию.
Консул почесал за правым ухом. Это ведь только начало. Затем жди откликов из Англии, со всей Европы, из Южной Африки, а немногим позже хлынет густой поток из Америки. Отвратительное возбуждение, без конца и края.
— Что будем с ним делать?
— Он должен уехать из страны! — вскричал Эрмин. — Все равно ведь собирался, если не ошибаюсь. Через неделю-другую рассчитывал сесть на пароход.
— Через неделю-другую, — саркастически повторил консул, — до тех пор он натворит еще уйму глупостей.
Эрмин сказал, что не даст этому случиться. В ближайшее время будет держать этого господина под наблюдением. А через несколько недель страна успокоится, да и политически еще многое можно предотвратить. Хотя в первом возбуждении не исключены неосмотрительные акции.
Консул, с сигарой в углу рта, усомнился в столь безобидном развитии событий. Страна переполнена подстрекательством и злобой.
— Они уже не выпустят его из когтей. Вот здесь, — он взял другую газету, — они вытаскивают на свет все его прошлое. Сперва вольнодумец, потом сионист, теперь клерикал. Они называют это первыми звеньями в цепи его предательств.
Н-да, подумал Эрмин, хорошего мало. Но, с другой стороны, ни одна арабская рука теперь на него не поднимется. Старики Джеллаби позаботятся об этом. Надо только шепнуть им, что один из их молодых парней имеет на него зуб. Все-таки придется мне вскоре встретиться с маленьким паршивцем или поручить Иванову намекнуть на это его папаше. От евреев можно кой-чего ожидать, но не убийства же. Конечно, они могут задать ему жару. Устроят бойкот — и он не найдет ни достойного жилья, ни еды и на людях нигде появиться не сможет. А сумеют ли его, Эрмина, агенты обеспечить ему защиту — большой вопрос. (Жаль, надо было в воскресенье быть повнимательнее, когда Робинсон намекнул на эту историю.) Тогда ему придется спрятаться у своего раввина или где-нибудь в деревне у ортодоксов, но вдруг рабочий профсоюз объявит им бойкот? Транспортники — большая сила и знают об этом.
Размышляя, Эрмин рассеянно смотрел на дверь. И не удивился, когда на пороге, словно притянутый сюда его мыслями, появился доктор де Вриндт, такой же, как всегда, только спина и плечи слегка перепачканы пылью.
— Камни, — сказал он, — извините. Нельзя ли попросить щетку?
Значит, уже началось, подумал голландский консул и позвонил.
— Отдайте пиджак Юсуфу. В этом окаянном месяце довольно жарко. Позвольте предложить вам сигару?
Веснушчатая рука де Вриндта слегка дрожала, когда он обрезал красивую, длинную сигару, затем он поздоровался с обоими мужчинами, сел в плетеное кресло, немного попыхтел сигарой и рассмеялся. Глаза смотрели бесстрастно. Когда он заметил груду газет, уголки губ презрительно дрогнули, выпустив струйку дыма.
— Вы знаете, нервы в такую жару… все это просто нервы. На самом деле ничего особенного не произошло.
— Что же вы намерены предпринять? — спросил консул. — Я попросил вас прийти, потому что хочу знать ваши планы. Так или иначе, я тоже в ответе за вас перед общественностью. На дворе двадцать девятый год, и находимся мы не в глуши Персии или Маньчжурии. Иерусалимом интересуется весь мир. Стало быть, с вами ничего не должно случиться, доктор де Вриндт.
— Ах, — рассмеялся де Вриндт, — случиться! Я привык к их ненависти. Это чуть ли не награда. Странно только, что и шофер отказался меня возить. Добрый Эзра боится своих коллег — вдруг перережут провода аккумуляторов, проткнут шины или учинят какую-нибудь пакость с мотором. Придется мне продолжать опрос в Тверии и Цфате с шофером-арабом.
— Ваше отсутствие в Иерусалиме в ближайшие дни мне весьма на руку, — с облегчением сказал консул.
— Только никаких шоферов-арабов, — серьезно добавил Эрмин, — вы подольете масла в огонь, де Вриндт. Вы действительно просмотрели газеты?
— Если бы эти люди умели писать, — презрительно бросил писатель. — Думаю, ни один из них не дочитал мой меморандум до конца. Они взялись за диктовку после первых же десяти строк. Газеты, — сказал он, — печатная бумага. Мы не доставим этим людям удовольствия, переоценивая их. В конце концов, мы живем сегодня и среди евреев.
— После войны, — вставил консул, — которая смела все сдерживающие факторы. Я бы на вашем месте был весьма осторожен.
— Ах, — де Вриндт вдруг весело подмигнул, как мальчишка, — они будут мне угрожать, швырять камни и прогонят шофера, может, сядут в кофейне ко мне спиной — тем лучше. Лица современников для меня малопривлекательны, они так уродливы, так пошлы и бесцветны. Но вряд ли произойдет что-то посерьезнее… — он покачал головой, — …они меня даже не побьют. С евреями я уж как-нибудь справлюсь. Дух против духа, знаете ли. Хотя у иных он не слишком развит. — Он громко рассмеялся.
Теперь Эрмин снова любил этого человека. Писатели все ж таки сущие дети, подумал он. Всерьез на их писанину обижаться невозможно. Несколькими энергичными комментариями вроде «даже не помышляли о том, чтобы затрагивать права сионистской организации» можно многого достичь. По дороге, в машине, или за завтраком уговорю его написать такое опровержение. И официальное телеграфное агентство должным образом его распространит. Кроме того, попрошу малыша Машрума невзначай вывести в город кавалерию, чтобы горячие головы заметили, что мы пока тоже здесь.
— В Тверию и Цфат? — сказал он. — Отлично! Шофер-араб вам не нужен. Я возьму трехдневный отпуск и навещу коллег в Северной Галилее. Обмен опытом, знаете ли, поддержание контактов. Не забудьте купальный костюм и альпеншток, де Вриндт. Мы хорошенько полазаем по горам. Конечно, при условии, что это не будет в ущерб вашему опросу. Кстати, как ваша поездка в Европу?
— Как только соберу достаточно материала, — ответил де Вриндт. — Несколько подготовительных писем в Вену, в Лемберг, в Черновиц[40] уже отправлены, во Франкфурт и Антверпен напишу сегодня. Вы знаете, что все русское еврейство отпадает, — он покачал головой, — это ведь ужасно.
Голландский консул Тобиас Рутберен удивился. Этот человек тревожился о русских
