Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
и изяществу. Настоящая традиция Сун перешла Японии, где ее переняли школы суми-э и Кано, и она пошла дальше изобразительного искусства – в сторону архитектуры, садоводства и особенно эстетики чайной церемонии и всего подобного.
Распитие чая всегда ассоциировалось с дзен, и еще с давних времен монахи пили его, чтобы долго не спать во время медитации. Есть пугающая легенда о возникновении чая: однажды Бодхидхарма заснул во время медитации, и он так рассвирепел, что взял и отрезал себе веки. Упав на пол, они превратились в первые чайные кусты, и затем напиток, который делали из их листьев, не позволял уснуть и очищал душу. Составные части чайной церемонии пришли в Японию из Китая: там монахи дзен передавали друг другу чашу с чаем, сидя в зале для медитаций, и поэт империи Тан Лу Юй[75] в своей работе Чацзин («Чайный канон») изложил основы ритуала и философии этого напитка. Окакура Какудзо[76] пишет, что он «родился в ту эпоху, когда буддизм, даосизм и конфуцианство пытались взаимно слиться друг с другом. Пантеистический символизм того времени заключался в том, чтобы побудить человека отобразить общее в частном. Лу Юй увидел в чайном сервизе ту же гармонию и порядок, который господствует во всех вещах». Другой поэт того же периода говорил о чае следующее:
«Первая чашечка делает влажными мои губы и горло, вторая чашечка разрушает мое одиночество, а третья чашечка добирается до глубин моего существа… От четвертой чашечки я слегка потею – это все зло жизни выходит через мои поры. Пятая чашечка очищает меня. Шестая зовет меня в царство бессмертных. Седьмая… ох, не могу больше! Я лишь чувствую дыхание прохладного ветра, который дует через мои рукава. Где же рай? Позвольте мне оседлать этот чудный бриз и упорхнуть на нем туда!»
Распитие чая стало вызывать подобные чувства, и когда он попал в Японию, он был не просто товаром широкого потребления. Это было нечто большее, чем просто напиток из сухих листьев, и учитель дзен говорил: «Отметьте для себя, что вкус у дзен (Ch’an) (чань) и у чая (cha) (ча)[77] – одинаковый». Это была не просто игра слов. Постепенно вся эстетика идеалов дзен перешла к чайной церемонии, и пока монахи пили его, чтобы освежиться во время тяжелой битвы с коаном, они вместе с этим использовали и то, что дарит разуму спокойствие и умиротворение. Но вскоре они перестали пить чай в зале для медитаций и для этого организовали специальную комнату. Из нее потом произошел чайный домик («часэки»[78]), «хижина пустоты», хрупкое бумажное сооружение с простой крышей из рисовой соломы, спрятанное в глубине сада.
Таким образом, чайную церемонию стали считать самым приятным способом освежить дух. Но, главным образом, это был временный побег от всех забот, от того, что отвлекает. Это был промежуток времени, когда можно отдохнуть, поразмышлять, проникнуться прекрасным в природе и искусстве.
Со временем сед, в котором построили чайный домик, стал частью чайной церемонии, а дорожка из крупных плоских камней, которая пересекала крохотные пейзажи и исчезала между кустов, стала означать освобождение от этого мира. Не было грубого нагромождения ярких цветов в пейзаже сада, ведь вкус дзен требовал мягких, успокаивающих оттенков, и японские садоводы настолько в этом преуспели, что даже на крошечном клочке земли они могли создать ощущение тихой, одинокой горной долины. Стоит повторить, что они не пытались скопировать природу, ведь наибольший эффект можно было создать только намеком на необходимую атмосферу, и Кобори Энсю[79] описывал это так:
Купа летних деревьев,
Блеск моря,
Бледная вечерняя луна.
Приближаясь к чайному домику, по пути можно было увидеть большой камень с выдолбленной в форме миски вершиной, куда была налита вода из бамбука. Здесь ополаскивали руки, прежде чем зайти в чайный домик, что стоял в конце тропы, в самом отдаленном уголке сада.
Я смотрю вперед:
Нет здесь цветов,
Листья тусклые.
На берегу моря
Одинокий домик стоит
В угасающем свете
Осеннего вечера.
У самого домика была хрупкая структура, и она предполагала недолговечность и пустоту вещей. В дизайне не было строгости или формальной симметрии, так как для дзен это неестественно, мертво, слишком законченно, а нужно оставить немного места для роста и перемен. Также было важно, чтобы чайный домик мог гармонировать с окружающим миром, чтобы он был таким же естественным, как деревья или неотесанные камни. Вход был настолько низким и маленьким, что каждый, кто хотел войти, должен был смиренно поклониться, а самураи – оставить свой длинный меч снаружи. В чайной комнате витала та же атмосфера спокойствия и уединения. Не было ничего яркого, только бледно-жёлтые соломенные коврики и тускло-серые бумажные стены, а в нише в стене («токонома») находились шедевры художников суми-э, Кано или, пожалуй, даже редкие каллиграфические экземпляры в обычном черно-белом цвете. Перед картиной была расположена одна-единственная веточка с зелеными или цветными листьями, с глубочайшей заботой поставленная туда умелой рукой того, кто занимается искусством цветочной композиции. Когда все участники в сборе, в комнату входит хозяин с посудой для церемонии. Некоторые из этих редких объектов искусства с восхищением передавали друг другу, пока чайник кипятился на угольной жаровне. Внутри чайника было несколько кусочков металла, чтобы при кипении раздавалась мелодия, которую Кобори Энсю сравнивал с «шуршанием сосен на далеком холме, или водопадом, скрытым за облаками». Чашки, в которых подавали чай, были сделаны с большой осторожностью, хотя кажется, что изготавливали их грубо, ведь эстетические идеалы дзен предпочитали работу с необработанным толстым фарфором цвета осенних листьев, а не с тончайшим фарфором «яичная скорлупа» с изображениями птиц и цветов, и это весьма удивляло западных коллекционеров. Цель чайной церемонии заключалась в том, чтобы максимально извлечь всю возможную пользу из наипростейших материалов. Монахи максимально глубоко уважали простые вещи этого мира. Поэтому от участников чаепития ожидалось, что они оценят по достоинству не действительную стоимость используемых материалов, а осторожность и художественность, с которыми они были подготовлены и приведены в порядок. Чайная церемония – это скорее про склад ума, нежели про посуду, и один из величайших учителей, Сэн-но Рикю[80], как-то сказал: «Если у нас есть только чайник, мы уже можем провести чайную церемонию. Но сейчас появились те, кто постоянно требует обычную посуду, а это глупо».
В чайной церемонии дзен можно обнаружить в самом мирном аспекте,
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
