Я смущенно вздохнул.
– Я всё понимаю, – повысил голос Платон. – У всех своя жизнь. У матери, у тебя… Но веришь ли, у меня она тоже есть. Своя жизнь.
– Я верю. Я видел твою квартиру, я…
– Ты так ничего и не понял, – опять перебил Платон. – Дело не в квартире. И не в крутой работе. И не в деньгах.
– Дело в том, что я нашел… Впрочем, это сейчас не важно.
Я испугался. Скрыть информацию, не договорить – для Платона это всё равно, что умереть. Сколько раз в детстве он рассказывал спойлеры к фильмам, которых я еще не видел? Просто не мог удержаться. Не был способен.
– Ты должен кое-что для меня сделать.
Так… Вот и вернулись к той же самой остановке.
– Хорошо. Я согласен. Так что это?
– Ты должен принести мне… одну вещь. Так, чтобы об этом никто не узнал. Ты не должен оставить никаких следов. Пройти тихо, как тень. Пройти по лезвию бритвы.
– Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Скажи хоть, что искать.
– Не могу. ОНИ могут услышать. Но я буду оставлять хлебные крошки.
Аватар брата вдруг скрутился жгутом и пропал. Я вскочил, и меня тоже поволокло куда-то вверх, тело болезненно закрутило…
– Вылезай, – Мелета потрясла его за плечо.
– Чо чилось? – в рот, в глаза набился гель, и Мирон ничего толком не видел.
– На Церковь напали. Нужно быстро уходить.
– Напали? – он протянул руку за штанами. С неё падали комки биогеля. – Кто?
– Не задавай идиотских вопросов, – отрезала Мелета. – Кому надо, те и напали… Одевайся давай и погнали.
Слушаю и повинуюсь, товарищ командир – Мирон вылез из Ванны и потянулся за джинсами.
А гель – это ерунда. Некоторые вообще считают, что он для кожи полезный…
Глава 8
Шрифт Брайля для живущих во тьме.
И она повела его длинными каменными коридорами, в которых через неравные промежутки горели тусклые лампочки. Навстречу, быстро но без паники, двигались люди. В их руках были автоматы, пистолеты, связки светошумовых гранат, те самые машинки, что стреляют резиновыми кубиками…
Мирон никогда не видел столько оружия. Мать вашу, он ВООБЩЕ никогда не видел оружие в Минусе! А здесь его было столько, что можно вооружить небольшую армию – что, похоже, на самом деле и происходило.
– Эй, надеюсь, кипеш не из-за меня? – спросил он, притронувшись к плечу Мелеты.
Та только коротко мазнула по нему взглядом, и всё.
Значит, из-за меня. Или Платон решил замутить дымовую завесу. Чтобы я мог свалить… Так что, как ни крути – виноват я.
– Ты это, извини, – сказал Мирон, подстраиваясь под быстрый шаг девушки. Ноги у неё были длинные, затянутые в узкие чёрные джинсы, и мелькали быстро-быстро.
– За что? – бросила она не оборачиваясь. Хвостик – бойцовая рыбка торчал воинственно, а маленькие розовые уши, прозрачные, когда на них падал свет лампочек, чуть заметно подергивались.
– Это я вас втянул. Точнее, мой брат. Он никогда не думает о других.
Мелета бросила на него еще один быстрый загадочный взгляд.
– Плохо ты знаешь своего брата, – сказала она.
– Да ну? – Мирон еле за ней поспевал. – Может, просветишь меня?
– Он – Бодхи. Он вывел нас из тьмы.
Такая же чушь, какую несли чёрные в той тачке. Мирон порылся в памяти. С санскрита бодхи – пробуждение. Использовалось вместе со словом саттва – существо…
Бодхисаттвами звали людей, которые стремились спасти от страданий других. Иными словами, пожертвовать собой.
– Извини, мы об одном и том же Платоне говорим? – спросил Мирон. От быстрой ходьбы он уже немного задыхался, от бесконечной каменной кладки рябило в глазах, а лампочки над головой мигали всё более тревожно. – Похож на меня, только зацикленный на своих фишках и заносчивый.
– Никто не видел Бодхи, – отмахнулась Мелета.
– Откуда вы тогда знаете, что это он?
– Знаем, и всё.
И тут погас свет.
– Стой, где стоишь, – приказала девушка. Его ладонь нащупала тонкая твёрдая ладошка. Сжала, и не отпустила.
– Опять генератор? – шепотом спросил он. Почему-то в темноте говорить громко казалось неправильным.
– Нет. Это наши отключили ток.
– Зачем?
– Ты дурак, да? Мы в темноте видим, а враги – нет.
– Значит, у тебя модифицированные глаза, – подтвердил свою давнюю догадку Мирон.
– Они здесь ни при чем, – усмехнулась Мелета. – Чтобы видеть, нужны фотоны. А мы слишком глубоко под землей.
– И как мы тогда не заблудимся?
– Я читаю стены, дурачок.
– Слушай, перестань надо мной глумиться! – он вырвал руку. – Я тебе не пацан какой-нибудь.
– Стой где стоишь, – в голосе Мелеты была паника.
– Да какого хрена! Чего ты раскомандовалась?
Руку вновь нащупала твёрдая ладошка, а рядом с лицом он почувствовал тёплое, чуть пахнущее тушенкой и сгущенным молоком дыхание.
– Если ты потеряешься, то можешь оказаться в той части катакомб, в которых никого нет, – шепот был горячий, и по спине Мирона пробежали мурашки. – Там никогда не горит свет, нет никого, кроме крыс и сумасшедших людоедов. Ты будешь блуждать, пока тьма не выпьет твою душу, пока ты не сойдёшь с ума и не начнёшь бросаться на всё, что шевелится и пить кровь… Если ты на этом настаиваешь – я отпущу твою руку. Ну так как?
– Хватит меня пугать, – он вцепился в ладонь Мелеты так, будто это была последняя соломинка. – Пошли давай.
Другие люди перестали попадаться задолго до того, как погас свет. Сейчас они брели в темноте и в полном одиночестве.
– Как ты читаешь стены? – через пару минут спросил Мирон.
Брести в полной тьме, слушая только шорох шагов и дыхание, уже не было сил.
– Потрогай, – попросила Мелета и поднесла его пальцы к стене.
Шершавый камень, тонкие стыки… А потом палец провалился в неглубокую ямку. Рядом была еще одна…
– Метки, – сказала Мелета. – Их оставили древние монахи. Они ходили по этим коридорам в полной темноте многие сотни лет… Тогда ведь не было электричества.
Метки находились примерно на высоте рук взрослого человека. Ямки, поперечные борозды…
Карта подземелий, – подумал Мирон. – Шрифт Брайля для живущих во тьме.
– И ты выучила все эти метки? – тихо, с примесью благоговения, спросил он.
