— Из прихоти.
Айка нахмурилась. Похоже, женщина возмущена своим положением. Перед калифом не могла устоять ни одна женщина, а Айка достаточно хорошо знала своего мужа (или думала, что знает) и была уверена в том, что он не станет принуждать женщину, если она станет противиться. Но Айка засомневалась в том, что Абул когда‑либо встречал женщину, не пожелавшую принять его благосклонность и защиту.
Неужели он встретил подобную женщину в лице этого миниатюрного зеленоглазого создания с копной непослушных огненно‑рыжих волос?
Кадига и Зулема подтвердили, что девушка вернулась в башню только на рассвете, но Фатима сказала Нафиссе, что Абул был очень распален.
Может быть, в этом и крылось объяснение происшедшему?
— Ты не желаешь быть с моим мужем?
Сарита услышала оттенок удивления в ее вопросе. Она хотела было уже утвердительно ответить на него, но слова застряли у нее в горле.
Это было совсем не так просто. Она знала, что в глубине души вовсе не желает… а совсем даже наоборот. Но, конечно, она не собиралась признаваться в этом жене Абула, даже если, как ей казалось, Айка совсем не была смущена, услышав это признание. Женщина, делившая своего мужа, по крайней мере, с четырьмя другими женами, вероятно, отнесется к еще одной сопернице безо всякого гнева, но у Сариты была причина для сопротивления Абулу.
— А кто отнесся бы к этому иначе? — сказала она, наконец, — если бы его схватили на дороге и привезли в… в… — она показала рукой на окружающее их великолепие, не находя слов для его описания, — в некое фантастическое место, как будто у этого человека нет другой, своей жизни, семьи, личных привязанностей, прошлого, будущего, а есть только то, что ему навязывают извне.
Айка медленно наклонила голову:
— Ты не принадлежишь нашему народу — это сразу видно. Наши женщины принимают все это как должное. А женщины племени Рафаэля — нет?
Сарита задумалась. Нет, в племени Рафаэля решения принимали мужчины, редкая женщина позволила бы себе подвергнуть это решение сомнению, и редкий мужчина прислушался бы к доводам женщины, но они тем не менее были необходимы для организации тамошнего быта. У них были свои функции и ни один мужчина не стал бы вмешиваться в те сферы жизни, которыми управляли женщины. Однако у Сариты сложилось впечатление, что в этом месте все было не так и женщины здесь не имели никаких других функций, кроме как быть зависимыми от мужского каприза.
— Наши женщины все же оказывают влияние на собственную жизнь, но недостаточное, что правда, то правда.
— И ты не согласна с этим?
Сарита покачала головой. Ведь, в конце концов, именно потому она и оказалась здесь.
— Нет.
Да, на Абула все это непохоже. Он так настойчив с этой женщиной. Иначе зачем ему понадобилось приводить девушку в бани после ночи, которая, вероятно, для него была крайне неудовлетворительной? Айка почувствовала, что в душу ей заползает тревога. Имеет ли она другую, нефизическую привлекательность для Абула.
Здесь, и только здесь могла таиться угроза для нее.
— Возможно, я могу поговорить с ним, — сказала она, — я имею на него некоторое влияние и, может быть, смогу убедить его освободить тебя.
Сарита не знала, хочет ли она ее вмешательства. Но если она откажется, то это будет невежливо с ее стороны. Жена Абула мило ей улыбалась и не проявляла никакой враждебности. На секунду Сариту охватило беспокойство, но она быстро избавилась от него, женщина была сама любезность. Она знает здешние порядки, будет просто глупо, если Сарита отвергнет ее предложение.
— Благодарю вас, — сказала она. — Я буду вам весьма признательна за помощь.
— Я отведу тебя в башню. Ты должна рассказать мне о себе. Не так‑то часто наше уединение нарушает пришелец из такого отличного от нас мира.
Идя рядом с ней, Сарита не видела расчетливого блеска в ее глазах.
Глава 7
— Ты никак не сосредоточишься, Бобдил, — мягко сказал Абул, пряча свое раздражение, вызванное тем, что мальчик уже в который раз сделал одну и ту же ошибку в одних и тех же вычислениях.
Репетитор мальчика нервно подергал бороду и снова попытался объяснить ему математическое правило. Бобдил угрюмо уставился на грифельную доску, стоящую перед ним. Он не понимал, что говорил ему Ахмед Эбен, и что хуже, не очень‑то хотел понять. Когда‑нибудь он станет калифом и все это уже не будет иметь никакого значения. Его отец не проводил дней за математическими вычислениями или за изучением Корана, поэтому Бобдил не видел смысла в том, чтобы утруждать себя такими вещами. Калиф ходил на войну и управлял королевством Гранады и все, включая визиря, делали то, что он хотел.
Бобдил украдкой взглянул на человека, неподвижно сидящего перед ним. Отец, как и обычно в эти дни, выглядел необычайно серьезным. Бобдил ненавидел это время дня. Для него всегда было большим облегчением, когда калиф уезжал из Альгамбры по делам и не участвовал, таким образом, в его занятиях. Бобдил плохо учился, даже, когда старался и знал, что это не нравится отцу. Вот мать, та его понимала. Она всегда говорила ему, чтобы он не волновался по поводу вещей, которые плохо ему даются, потому что, когда он станет взрослым и будет калифом, то всегда найдутся люди, которые выполнят за него то, что ему не хочется или то, что он не умеет делать. И что она всегда будет рядом и будет следить за тем, чтобы все шло так, как оно и должно идти. Когда Бобдил жил с матерью и другими детьми, все было прекрасно. Дети всегда делали то, что он им велел, потому что он был старшим сыном калифа, а учителя никогда не заставляли его заниматься тем, что ему не нравилось.
А если им хотелось вместо учебы поиграть в конюшнях или в садах, то Бобдилу было достаточно попросить об этом мать. Теперь же весь его день был расписан по минутам. Вокруг него были только мужчины и он скучал по благоуханию, мягкости гарема и по матери, которая потчевала его фаршированными финиками, миндалем и апельсинами.
К его глазам внезапно прилили слезы и он всхлипнул. Если он заплачет, то отец рассердится и скажет, что он уже не маленький. Мать — та всегда вытирала ему слезы и целовала его. Слеза поползла по носу. Бобдил поспешно вытер ее, в тревоге взглянув на отца.
Абул видел слезу, но гораздо больше его смутил встревоженный взгляд сына. Не было причин, по которым мальчик должен был бы бояться его, но, по‑видимому, он все‑таки его боялся. Хотя Абул и старался обуздать свое нетерпение в тех случаях, когда мальчик проявлял удивительную тупость и жаловался на то, что не все получается так, как он хочет, но не всегда преуспевал в этом. И все же он не сделал ничего такого, что могло бы вызвать у мальчика страх, за исключением того, что отобрал его у матери.
Само по себе это было совершенно нормально и не должно было бы вызвать трудности. Мальчик вырос и не мог больше жить в гареме; он должен был научиться жить жизнью мужчин. Но Абул знал о существовании особо прочных связей между Айкой и ее сыном. Это беспокоило его, но он знал, что не сделал никаких попыток ослабить эти связи, пока не стало уже слишком поздно. Поначалу он думал, что когда придет время, он сможет исправить промахи в воспитании Бобдила, но все оказалось не так‑то просто. Материнское влияние на мальчика не уменьшилось, несмотря на то, что Абул ограничил время, которое они могли проводить вместе. Бобдил сумел разглядеть в этом только недоброту, в то время как ограничения эти были вызваны глубокой озабоченностью отца о том, чтобы приготовить сына к жизни в том мире, который его ожидал.
