– Раны здорово обработал, ногу поломанную правильно закрепил, да и в боку моем на славу поковырялся. Я знаю, я уже посмотрел, – не обращая внимания на неожиданную вспышку гнева, продолжал гнуть свою линию Семиун, а его мутные, слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от лица компаньона. – Ты не мошенник, ты тоже лекарь. За что тебя выгнали из Гильдии?
Нелепое предположение рассмешило Шака, и он был несдержан в проявлении чувств. Его безудержный хохот вспугнул стайку ворон, гнездившихся среди густых крон высоких деревьев, и вызвал целый каскад испуганных звериных криков из чащи леса. Обвинения в шарлатанстве, мошенничестве, воровстве, прелюбодеянии и вымогательстве стали для Шака привычным делом, но вот в умелом целительстве его еще никто не уличал. И самое смешное, что лекаря в нем увидел не деревенский простофиля, не бондарь-ремесленник, а опытный полевой хирург, отпиливший целую гору конечностей и заштопавший столько животов, сколько обычному городскому лекарю с банкой пиявок под мышкой и за год не приснится.
– Ну, ты и загнул! Спасибо, дружище, так меня еще никто не смешил, – неожиданно положив конец веселью, Шак подошел к раненому и уселся рядом с ним на траву. – Штаны нужно достать…холодно, – не убирая улыбки с лица, произнес бродяга. – Я тебе вот что скажу, как мужчина вьюнцу и целитель целителю. Без портков по дорогам шастать не след, народец ныне дурной пошел, на естественную наготу неправильно реагирует. Это во-первых, – со знанием дела бродяга принялся загибать пальцы. – Во-вторых, не по каждой травке босиком побегаешь, да и коряги всякие ноги уж больно царапают, а об мошкаре кусючей я вообще умолчу. И, в-третьих, самое важное, по здешней погодке немудрено и самое дорогое застудить. Вот оказия приключится, и что потом? И бабы в расстройстве, и самому неприятно!
– Ты не ответил на мой вопрос!
Попытка увести разговор в сторону провалилась. Семиун по-прежнему смотрел в глаза Шаку и ждал ответа, как будто от этого зависел исход их нелегкой миссии. Насущные рассуждения об опасных последствиях путешествия с голым задом лекаря почему-то мало волновали, а вот докопаться до правды о прошлом Шака ему очень хотелось.
– А я на глупости вообще не отвечаю, я их не слышу…принципиально, – заявил бродяга и, чтобы успокоить заурчавший желудок, стал грызть корешок, выдернутый из земли. – Ну, ты подумай хорошенько, паря, какой из меня к бесятам собачим целитель? Я ж на вашего брата совсем не похож, а подлатать свою шкуру в дороге каждый уважающий себя странник должен уметь. С деньжатами у голытьбы туго, а костоправы со знахарями ого-го сколь берут, аппетиты у них огромные, да на горе других наплевать. Есть золотишко – полечат, пара медяков в кармане завалялась – лучше для церкви побереги, за упокой грешной душонки своей напоследок помолиться…
– Складно ты врешь, пожалуй, даже лучше, чем мне бочину заштопал, – остался при своем мнении Семиун. – Да, вот только…
– На, смотри! – Шак вдруг вскочил с травы и, задрав вверх камзол, продемонстрировал недоверчивому компаньону пару упругих, мускулистых ягодиц. – Вон сюда смотри, сюда! – палец бродяги интенсивно затыкал в верхнюю часть правой окружности. – Это укус гадюки. Три дня нарывал, пока я яд из раны голыми руками не выдавил! Худо мне было, ой как худо, в жар бросало, да всякая дрянь наяву мерещилась! Думал, совсем плохо, думал, подохну! Попробуй-ка сам извернуться, чтоб яд из этого места удалить! И никто, ни одна собака мне помощь не предложила!
– Это ты к чему говоришь? И задницу свою убери, мне на нее смотреть не любо!
– Ишь, щепетильный какой! – обиделся Шак, но одернул камзол. – А это я к тому, что бродяга только на себя рассчитывать может и должен многое уметь. Жизнь меня научила штопать подранков, и первый в их череде я сам. Извини, что тебе помог, это такое непростительное свинство, что ты мне его целый век припоминать будешь и подозрениями замучишь! Сомнительно что, сумневайся сколь влезет, но домыслы оставь при себе!
– Извини, я не знал…я не хотел, – пролепетал Семиун, и на его бледном лице возникло подобие виноватой улыбки. – Я не думал, что ты так близко к сердцу воспримешь…
– Не в том дело. – Шак уже немного успокоился и присел на траву. – Хочешь меня лгуном считать, считай сколько влезет, но диспутов на пустом месте не разводи, прибереги силы до лекарских споров! У нас щас куда боле насущные вопросы имеются, чем копаться в моем темном прошлом.
Бродяга вдруг замолчал и о чем-то задумался. После такого концерта Семиун не решился его побеспокоить и, пока компаньон созерцал диковинно изогнувшуюся ветку сосны, сделал первую попытку встать. Естественно, она ему не удалась, как, впрочем, и вторая, и третья. Кроме новых приступов боли в боку, в голове и в остальных частях тела, усилия паренька ни к чему не привели. Покалеченному телу нужен был отдых как минимум в течение двух-трех ближайших дней.
– Ну, и что ты дрыгаешься, что дрыгаешься?! – рассердился Шак, недовольный тем, что кряхтение и потуги Семиуна сбили его с мысли. – Ляг и лежи, нельзя тебе пока пехом переть, ехать придется. Щас колымага какая на дороге появится, подвезти уговорю! Знать бы еще, куда…Я ж не местный, а ты, дружок, до сих пор так и не сказал, как деревенька та называется, куда мы едем и где колдун ваш якобы обитает.
– Велесье, Ольцовка и Гажерье, – закрыв глаза, прошептал парень. – Их три, и от всех до замка графского рукой подать, но только нам еще до них добираться и добираться…почти целый день потеряли.
– Тела наши грешные от могилки уберегли, и за это судьбе благодарен будь! – хмыкнул бродяга, а затем снова погрузился в свои мысли. – Лучше поведай, что ты о море знаешь, том, что по графству гуляет? В чем он выражается, отчего люди мрут?
– А тебе-то зачем, ты же не лекарь? – удивился Семиун. – Неужто кому задарма помогать собрался?
– Себя уберечь не худо было бы, балда, – ответил Шак, даже не удосужившись повернуть в сторону собеседника голову.
Причина расспросов показалась Семиуну весьма уважительной. Направляясь в местность, где люди и скот умирают от неизвестной заразы, действительно не мешало бы призадуматься о природе явления, хотя бы для того, чтоб знать, из какого колодца пить, а из какого погодить.
– Я мало знаю, мне лекари из Гильдии ничего не рассказывали, да и они, похоже, ничего не ведают, поскольку мора боятся и из Тарвелиса носов не показывают. По городу слухи бродят, но на слова из толпы полагаться не стоит, тем более что жители тех деревень редко теперь в город наведываются. Болтают разное, в основном, конечно, лгут. Кому на что умишка хватает, тот на то и напридумывает. Зерно здравого смысла в бреде народном есть, да только через решето логических рассуждений его не просеешь, по крайней мере, пока…пока собственными глазами симптомы не увидишь. Кто про гниль в лесу и на полях говорит, кто про коров взбесившихся лопочет, дескать, они на передних лапах ходить начинают, человечьими голосами разговаривают, да и на хозяев кидаются. Люди паршивят и заживо гниют, дома плесенью да грибами порастают…
– Понял, в общем, обычный бред перепуганных насмерть идиотов, – прервал дальнейший пересказ небылиц Шак и, поднявшись, направился к дороге. – Ты здесь полежи, отдохни, а я на тракт пойду. Там телегу смотреть сподручней, да и пока взад-вперед брожу, авось ценное барахлишко найду, что дурачье богатое из карет господских да возов купеческих выкидывает.
