Сэнди примерно представляла себе, как выглядит дом французского фермера, и не ошиблась: здесь были побеленные известкой стены, покрытые картинами в рамках, и потолки с тяжелыми балками. Пушистый темно-розовый палас покрывал пол всех комнат на первом этаже, обставленных антикварной мебелью темного дерева. Огромная кухня, снабженная всеми современными удобствами, в то же время сохранила свой старинный облик. Что касается удобств, то здесь была даже электрическая посудомойка, спрятанная в деревянный шкаф с резными дверцами.
Все было устроено очень разумно, поражало гармоничностью и создавало впечатление уединенного уголка для отдыха, как и обещал внешний вид дома. Сэнди вдруг почувствовала раздражение: почему Жак выбрал себе такой дом? Лучше бы у него была холостяцкая «берлога» или шикарная городская квартира вблизи ночных увеселительных заведений. Но зачем ему эта старинная ферма с ее уединением? Однако тот факт, что в голову ей пришли подобные мысли, вызвал у Сэнди еще большее раздражение. Какое мне дело? Пускай живет, где хочет, мне нет до него дела!
— Сэнди, вы снова хмуритесь.
— Что? — Стряхнув с себя оцепенение, Сэнди увидела, что Жак стоит посреди большого квадратного холла с лестницей, ведущей наверх, и пристально на нее смотрит.
— Да, вы снова хмуритесь, — повторил он серьезно. — Я собирался спросить вас, хотите ли вы увидеть спальни, но меня остановило мрачное выражение вашего лица.
— У меня нет причины хмуриться, — ответила Сэнди, но это прозвучало неубедительно. — Ваш дом меня совершенно очаровал, и я, разумеется, посмотрю спальни, если вас это не затруднит.
— Вам, наверное, что-то пришлось не по душе, — повторил Жак. Не шевелясь, он ждал, когда она подойдет.
— Да нет, я же сказала, — оживленно ответила Сэнди и взглянула ему в глаза с деланной улыбкой.
— Наверное, вы решили, что этот дом не соответствует вашим представлениям обо мне. — На сей раз его интуиция превзошла все ожидания. — Вы предполагали увидеть совсем другое жилище?
— Ничего подобного. — Сэнди никогда не умела врать, а сейчас это было особенно трудно — под его испытующим взглядом.
— Не думаю, что вы говорите правду, но вы заметили однажды, что имеете право держать свои мысли при себе. — Голос его был спокойным, потом он сделал шаг ей навстречу и обнял за талию. — Как случилось, что у такой хрупкой женщины сердце из стали? И мужской ум?
— Это не так.
— Нет, это так. — Она пыталась выскользнуть из его объятий, но он стиснул ее еще крепче. Он изучал ее из-под полуприкрытых век темными блестящими глазами. — Когда я впервые увидел вас в дверях квартиры Энн, принял вас за миниатюрную девушку. Молодую и наивную, несмотря на замужество. Я ведь думал, что вы — жена моего погибшего брата. Потом… потом я узнал, что вы ее сестра, причем старшая, и вообще человек, с которым считаются даже в жестком мире рекламы.
— Жак…
Проигнорировав ее протест, он продолжил — голосом таким же низким, но с новой ноткой, которая сразу лишила Сэнди самообладания:
— Вы — женщина, делающая карьеру, твердая и неумолимая. Потом я узнал, что вы тигрица, которая отчаянно защищает своего тигренка, в данном случае сестренку. И еще я узнал, что после смерти родителей вы пожертвовали всем ради нее. Хотя никто не осудил бы вашего желания закончить образование и вообще заботиться в первую очередь о себе.
— Послушайте, все это в прошлом, может, мы все-таки поднимемся наверх? Вы, кажется, хотели показать мне остальную часть дома, — бормотала Сэнди, чувствуя, что от его близости совсем лишается сил.
— Дальше я увидел вас такой, какой вы пересекли порог замка: хладнокровной белокурой англичанкой, гордой и высокомерной.
— Жак, пожалуйста…
— Как раз когда я решил, что вы в самом деле такая, какой хотели казаться мне, — холодная и отстраненная, — я вдруг узнаю, что вы были замужем, что этому мужчине вы собирались посвятить жизнь, но овдовели.
— Прекратите! — Теперь ей наконец удалось вырваться из его тисков.
— И уже потом я увидел еще одну сторону натуры этой малютки, ворвавшейся в мою жизнь, как ракета. Ее страстность… силу, в которой, однако, есть боль.
— Жак, я не хочу продолжать этот разговор. — (На сей раз он замолчал, увидев ее лицо, белое как бумага.) — Я не собираюсь обсуждать это с вами.
— А с Жан-Пьером? Вы стали бы это обсуждать с мужчиной вроде него?
— С Жан-Пьером? — На секунду она растерялась: она давно забыла о нем.
— Да, я увидел с ним… другую Сэнди, вы с ним смеялись, смотрели на него так… — Жак помедлил, подыскивая слова, — так, как раньше ни на кого не смотрели.
— Он забавный, только и всего.
Сэнди все еще не могла поверить в то, что обсуждает с Жаком подобные вещи. В последние три года жизни ее главной задачей было держать окружающих мужчин на расстоянии вытянутой руки как минимум. А получилось, что она ведет среди ночи откровенные разговоры в доме человека, с которым познакомилась всего несколько дней назад. Он же упрямо лезет к ней в душу!
Сэнди вдруг ожег страх — будто удар в солнечное сплетение. Стало ясно, что она для него нечто вроде приза, которого он добивается, и что едва она ослабит оборону, как он вовлечет ее в бурный, но краткий роман, после чего бросит. Он забудет о ней, как только она уедет из Франции. И вернется в объятия преданной Моники. А она, Сэнди, будет несчастной и раздавленной.
Нет, сказала она себе, я этого не допущу. Это же зависит от меня! Большинство мужчин берут то, что им предлагают. А я не буду предлагать!..
— Сэнди…
— Кажется, вы привезли меня сюда, чтобы показать дом. Вот и покажите. — Теперь не нужно было говорить притворно-холодным голосом, это получалось само собой.
Но Жак выпрямился, протянул к ней руки и, снова обняв, стал целовать исступленно, жадно, с какой-то яростью. Она же, как и раньше, несмотря на свой страх и сомнения, отвечала на его поцелуи. Не в силах определить, что с ней творится, Сэнди, когда Жак касался ее, чувствовала неодолимое желание. Настолько сильное и всепоглощающее, что она не могла с ним бороться. Такого не было даже с Айаном.
— Ты такая красивая, такая красивая… — слегка отстранившись, произнес он мягким, хрипловатым голосом, и дрожь, возникшая в ее теле, как будто передалась ему. Но в следующую секунду Сэнди решила, что обманулась. — Я так хочу тебя, — сказал Жак, — что подниматься в спальни просто опасно. Понимаешь? Сейчас нам это не подойдет. Но если попытаемся разговаривать, мы снова начнем воевать. Значит, и это не подходит.
Взглянув ему в глаза, Сэнди уловила в них насмешливую искорку.
— Ну вот, опять ты хмуришься. Ма cherie, нам придется над этим поработать. Но чем бы заняться сейчас? Сейчас мы, пожалуй, искупаемся. Должен признаться, что я пошел на хитрость: спросил у Энн, любишь ли ты воду, и Энн сказала, что ты плаваешь как рыба. Пруд у меня большой, вода в нем теплая, и вообще это будет восхитительно.
