— Это что еще такое? — воскликнул Кристер. — Так он все же поднимался в ателье?
— Да, — виновато созналась она. — Да, он поднимался наверх. Было очень глупо с моей стороны не сказать об этом сразу. К сожалению, мы уже так привыкли скрываться и лгать во всем, что касается наших встреч…
— Мы сидели в комнатке Марии, — заверил Хенрик. — И я бы с удовольствием остался там подольше. В «Ла Ронд» я не мог ее даже поцеловать.
— Вы не заходили в комнату закройщицы?
— Нет. Я заходил в туалет, который находится рядом. Возможно, я видел кусочек комнаты сквозь приоткрытую дверь. Но какое это может иметь значение? В тот момент Вероника была еще в Лидинге или по дороге в город, где-то у моста Лидингебрун, и она никак не могла лежать в это время на Шелегатан. Так чего же вы добиваетесь, комиссар?
— Если бы я это знал, — сказал Кристер и поднялся. — Но меня все больше начинают интересовать некоторые временные интервалы в этом нелепом фарсе. Я хотел бы знать, что каждый делал и где находился, но это желание, как я понимаю, совершенно невыполнимо. Пойду спрошу, не найдется ли в этой гостинице номера для меня с видом на собор. Спокойной ночи. До завтра.
Спал он плохо и даже во сне, казалось, пережевывал без конца мучившие его вопросы. Когда Вероника Турен покинула свою виллу в Лидинге? Когда она приехала на Шелегатан? Когда произошло убийство?
Он не подозревал, что двое его помощников разыскали двух свидетелей, способных дать в этой связи исключительно ценные сведения.
Один из них был обнаружен опечаленным полицейским в Лидинге, и это послужило хоть и слабым, но утешением после неудач этого дня. Поскольку ему не удалось связаться с комиссаром Виком, он решил, что разумнее всего будет не покидать свой пост, хотя охранять уже вроде бы было некого. Тщетно ожидая, что на дороге вдруг появится стремительно мчащийся «феррари», он бесцельно торчал у ворот, где к нему около полуночи неожиданно обратился упитанный пожилой джентльмен с такой же упитанной таксой на поводке.
— Вот ведь проклятущая погода! — сказал толстяк. — Сущее наказание, когда приходится тащиться на улицу и прогуливать пса под таким дождем…
— Да, — буркнул полицейский.
Он был совсем не расположен вести досужие разговоры, чего нельзя было сказать о хозяине таксы. Он все время косился на дом, и жадное любопытство в глазах никак не сочеталось с сочувствующим приглушенным голосом:
— Надо же, какая трагедия! И кто бы мог подумать! Вероника Турен — убита. Это просто невозможно себе представить. Она всегда была такая бодрая, такая живая и активная. И очень любезно здоровалась, обязательно останавливалась обменяться несколькими фразами и погладить Харпо — так зовут моего пса.
— Сосед? — равнодушно спросил полицейский. Всех соседей уже обстоятельнейшим образом допросили, и здесь вряд ли можно было узнать что-то новое.
— Не-ет, я не сосед, я живу довольно далеко отсюда. Но я прохожу мимо их дома каждое утро и каждый вечер, когда иду на автобусную остановку или возвращаюсь домой. И потом, я выгуливаю здесь Харпо.
— Ах, вот как. И когда же вы видели фру Турен в последний раз?
— Ой, это просто ужасно — должно быть, это было как раз тогда, когда она ехала в город, чтобы ее убили. Харпо, ко мне, перестань раскапывать эту грядку.
— Вчера?
— Ну да, когда я шел от автобуса, а он приходит в семь двенадцать, так что было пятнадцать или шестнадцать минут восьмого. Сперва мне повстречалось такси с директором Туреном на заднем сиденье, а когда я поравнялся с домом, меня чуть было не сбила машина — это была фру Турен на своем шикарном «кадиллаке», она куда-то очень торопилась. Она даже не взглянула на меня, и меня возмутило, что она так невежливо со мной поступила.
— И вы можете подтвердить все это под присягой?
— С удовольствием! Я имею в виду — конечно же, могу. Когда хотите. Харпо, где ты, мой малыш? Он очень послушный, можете мне поверить, но у него просто мания копаться в свежезасаженных грядках…
Таким образом, жизнь предстала в чуть более радостных тонах для печального мокрого полицейского, а для инспектора Палле Дэвидсена горизонт и вовсе был светел. Он не имел обыкновения терять время даром, когда на глаза ему попадался лакомый кусочек, а инстинкт подсказывал, что ослепительная манекенщица из «Ателье Асты» — самый что ни на есть изысканный кусочек, к которому надо приступать благоговейно, но без промедления. Он позвонил ей, и Ивонна, которая, разумеется, предпочла бы свидание с комиссаром, была готова поощрить любого поклонника, чтобы досадить своему ненавистному бывшему жениху, любезно согласилась с ним поужинать. Пойти в «Оперный бар». Нет, не в грилль или на веранду, а именно в бар. Палле, который уже смирился с дорогим ужином в шикарном ресторане, умилился ее скромными запросами. Он был не настолько хорошо осведомлен о дорогих заведениях, чтобы знать, что старый добрый «Оперный бар» под мягким, но настойчивым руководством Туре Вретмана стал исключительно моден среди столичной богемы. Палле радовался возможности появиться там с Ивонной Карстен, совершенно изумительной в темно-синем платье без рукавов и без всяких украшений (их отсутствие определяло цену платья, от которой у него перехватило бы дыхание). Он радовался, что она сидит напротив за мраморным столиком и с полнейшим презрением к калориям и заботам о фигуре поедает бифштекс а-ля Рюдберг, запивая его бочковым пивом.
Его веселая болтовня вызвала у нее улыбку, она смеялась его шуткам, то и дело здоровалась с каким-нибудь знакомым певцом или артистом. Когда опера закончилась, в бар ввалилась толпа голодных и жаждущих музыкантов, танцоров и певцов, но ни она, ни Палле не обращали внимания на гул голосов вокруг. До тех пор, пока на лестнице, ведущей в вестибюль, не мелькнули каштановая шевелюра и бородка Жака.
Синие глаза Ивонны расширились, но она едва удостоила его кивком, когда он протиснулся мимо их стола в обществе одного из самых известных танцоров Королевского театра. Однако она так долго хранила молчание, что Палле потерял всякую надежду на счастливое продолжение их знакомства.
Наконец она отложила нож и вилку и медленно проговорила:
— И все-таки он был там.
Хотя они ни словом не обмолвились об убийстве в этот вечер, он сразу же понял, о чем она говорит.
— В ателье? Вчера в девять часов вечера?
— Да.
— Но ведь ты видела только его машину.
— Его и Вероники. Нет, конечно же… я его не видела. И я не могу сказать, что я его слышала — ведь это мог быть кто-то другой.
Она огорченно надула губы. Палле наклонился вперед, поедая ее глазами.
— Но ты действительно что-то слышала? Внутри, в ателье?
— Да, — просто ответила она. — Потому-то я и подняла весь этот шум, начала кричать и колотить в дверь. В холле у двери кто-то ходил — кто-то, кто, наверное, собирался выйти, но услышал меня и затаился внутри.
