солнечной долькой.
Командир, изредка качая головой, плыл под родным небом, в котором не было ни облачка, только полыхало красным в одном краю и накатывало фиолетовым с другого края.
Боевой слон пылил степью, держа на закат, и только угасала песня вдали:
It was already half past three
But the night was young and so were we,
dancing
Ney, Nah Neh Nah
Oh Lord, did we have a ball
Still singing, walking down that hall, that
Ney, Nah Neh Nah…
Сообщите, пожалуйста, об обнаруженных ошибках и опечатках.
Извините, если кого обидел.
16 декабря 2008
История про День защиты детей
Песочница
Летом Москва пахнет бензином и асфальтом — днём этот запах неприятен, раздирает лёгкие и дурманит голову, но поздним вечером пьянит и дразнит. Город, выдохнув смрад днём, теперь отдыхает.
Проезжает мимо что-что чёрное и лакированное, несётся оттуда ритмичное и бессловесное, на перекрёстке можно почуять запах кожи — от дорогих сидений и дорогих женщин.
Интересно в Москве жарким летом, когда ночь прихлопывает одинокого горожанина, как ведро зазевавшуюся мышь.
Чтобы спрямить дорогу домой, Посвянский пошёл через вокзал, где тянулся под путями длинный, похожий на туннель под Ла Маншем, переход.
В переходе к нему подошёл мальчик с грязной полосой на лбу.
— Дядя, — сказал мальчик, — дай денег. А не дашь (и он цепко схватил Посвянского за руку), не дашь — я тебя укушу. А у меня СПИД.
Отшатнувшись, Посвянский ударился спиной о равнодушный кафель и огляделся. Никого больше вокруг не было.
Он залез в карман, и мятый денежный ком поменял владельца. Мальчик отпрыгнул в сторону, метко плюнул Посвянскому в ухо и исчез. Снова вокруг было пусто — только Посвянский, пустой подземный коридор, да бумажки, которые гонит ветром.
Посвянский детей любил — но на расстоянии. Он хорошо понимал, что покажи человеку кота со сложенными лапками — заплачет человек и из людоеда превратится в мышку — сладкую для хищного котика пищу. И дети были такими же, как котята на открытках — действие их было почти химическое.
И с эти мерзавцем тоже — пойди пойми — заразный он на самом деле или просто обманщик.
Не проверишь.
Под вечер он вышел гулять с собакой — такса семенила позади, принюхиваясь к чужому дерьму. Милым делом для неё было нагадить в песочницу на детской площадке.
Но сейчас на детской площадке шла непонятная возня — не то совершался естественный отбор младших, не то борьба за воспроизводство у старших.
Посвянский вздохнул: это взрослые копошились там — то ли дрались, то ли выпивали. Да, в общем, и то, и другое теперь едино.
И тут Посвянского резанул по ушам детский крик. Крик бился и булькал в ушах.
— Помогите, — кричал невидимой ребёнок из песочницы, — помогите!..
Что теперь делать? Вот насильники, а вот он Посвянский — печальный одиночка. Куда не кинь, всюду клин, и он дал собаке простой приказ.
Такса прыгнула в тёмную кучу, кто-то крикнул басом — поверх детского писка.
И вдруг всё стихло.
— Сынок, иди сюда, — позвали из кучи.
— Ага! — громко сказал Посвянский, нашаривая в кармане мобильник.
— Иди, иди — не бойся.
Отряхиваясь, на бортик песочницы сели старик и девушка, за руки они держали извивающегося мальца — точную копию, приставшего к Посвянскому в переходе. Левой рукой старик сжимал толстый кривой нож.
— Да вы чё? — Посвянский отступил назад. Собака жалась к его ногам.
— Знаешь, Посвянский, сказал старик — это ведь оборотня мы поймали. Хуже вампира — этот мальчик только шаг ступит — крестьяне в Индии перемрут, плюнет — Новый Орлеан затопит. Он из рогатки по голубям стрелял — три чёрные дыры образовалось. А сейчас мы его убьём, и спасём весь мир да вселенную в придачу.
Посвянский отступил ещё на шаг и стал искать тяжёлый предмет.
— Ну, понимаю, поверить сложно. Вдруг мы сатанисты какие — но мы ведь не сатанисты. А ведь пред тобой будущее человечества. Вот к тебе нищий подойдёт — ты у него справку о доходах спрашиваешь? Или так веришь?
— А я нищим не подаю, — злобно ответил Посвянский, вспомнив сегодняшнего — в переходе.
— Ладно, зайдём с другой стороны. Вот откуда мы фамилию твою знаем?
— Да меня всякий тут знает.
— Если вы не верите, то человечеству, что — пропадать? Вот вас, дорогой гражданин Посвянский — отправить сейчас в прошлое, да в известный австрийский город Линц. А там Гитлер лежит в колыбельке.
— Шикльгрубер, — механически поправил Посвянский.
— Неважно. Что не убить — маленького? Миллионы народу, между прочим, спасёте.
— Это ещё неизвестно — кто там вместо Гитлера будет. А в вашем деле, я извиняюсь, ничего мистического нет. Налицо двое сумасшедших, что собираются малого упромыслить. Как тебя звать, мальчик?
— Са-а-ня, — сквозь слёзы проговорил мальчик.
— Посвянский, Посвянский, — весь мир оккупирован, они среди нас, — вступила девушка, между делом показав Посвянскому колено. Колено было круглое и отсвечивало в ночи.
— Нет, не понимаю, что за "оккупация". Оккупация, по-моему, это когда в город входит техника, везде пахнет дизельным выхлопом, а по улицам идут колонны солдат, постепенно занимая мосты, вокзалы и учреждения.
Посвянский сел верхом на урну и, пытаясь вслепую набрать короткий милицейский номер в кармане, продолжил:
— Во-первых, порочен сам ваш подход. И вот почему: мы говорим об абсолютно реальных вещах — у вас мальчик и ножик. У вас могут быть доказательства ваши конспирологических идей, значит, мне на них надо указать. Или сразу перейти к метафорам и шуткам, которые я очень люблю.
Иначе получается история вроде той, когда у меня в квартире испортились бы пробки. Ко мне придёт монтёр и вместо того, что бы починить пробки, скажет, что мой дом стоит в луче звезды Соломона, Юпитер в семи восьмых… Да ну этого монтёра в задницу.
Во-вторых, мы как бы живём в двух мирах — реальном, где этого монтёра надо выгнать и починить пробки с помощью другого монтёра, скучного и неразговорчивого, и втором мире — мире романов Брэма Стокера и Толкиена. По мне, так лучше отделить мух от котлет. Починить материальным способом пробки, а потом при электрическом свете заниматься чтением.
Мобильный так и не заработал, а подозрительно попискивал в кармане, а мальчик, почуя надежду, забился в цепких руках парочки.
— Пу-у-cи-и-к, — протянула девушка, — ну ты пойми, человечество, Вселенная, не захочешь, никто ведь не
