ключи от города?
У Арта кружилась голова, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Глаза высасывали из него кровь.
— Кто… что они такое?
— Не знаю. Они никогда рассказывали.
— Но вы продолжаете заражать людей?
— У меня нет выбора, мистер Рид. — Доктор Моран погрузил лицо в ладони и потёр глаза. — Я потерял зрение в автокатастрофе. Оптические нервы были повреждены без возможности восстановления, но потом, месяцы спустя, зрение начало возвращаться. Они выбрали меня, потому что я был глазным хирургом. Я стал окном… и тем, кто мог дать им точку опоры в этом мире.
— Но вы могли сопротивляться!
— Ни насилия, ни сопротивления. Подобное их отвращает. У них нет ничего общего с примитивными животными реакциями. Меня заразили так же, как тебя. Я могу остановить их не больше, чем машина может помешать мне управлять, или кухонная плита может помешать на ней готовить. Мы для них транспорт, Арт. Неужели ты не понял?
Когда доктор Моран отнял руки от лица сомнений не осталось.
Шишки, бугры и выпуклости усеивали его красные и прозрачные глаза. Огромные, они сочились, как сырые яичные желтки, истекая прозрачной слизью, обрастая рядами студенистых усиков, похожих на колыхающиеся прозрачные щупальца глубоководного анемона.
Зрение Арта потемнело и исчезло окончательно. Он был лишь носителем, питомником, чашкой Петри. Но Арт все ещё мог чувствовать и ощутил пылающую, раскалённую добела агонию, когда отродье из его глаз явилось на свет. Арт чувствовал, как они извиваются и распускаются, расправляя щупальца, как пальцы разжимающейся руки. Звуки были отвратительными… Ползущие, скользящие и хлюпающие. Арт почувствовал, как эти щупальца высвободились из его/их глаз. Ощутил, как они потянулись вверх, к потолку, к далёким звёздам, к бездонной чёрной пустоте запредельного космоса. Это было то, что они понимали. Неизмеримая зияющая пропасть безумной тьмы. Спотыкаясь, Арт двинулся вперёд, потому что так захотели они. Его сочащиеся желеобразные щупальца потянулись, чтобы прикоснуться к щупальцам доктора Морана. То было причащение и воссоединение.
А когда они родились, Арт канул в бездонную тьму.
* * *
Проснувшись на следующее утро, Линн нашла записку Арта и сочла это хорошей приметой. Свидетельством того, что, возможно, он пришёл в себя, наконец-то покинул дом и в целом вернулся в мир. Может быть, может быть. Хотелось надеяться.
Что ж, если Арт выполнил свою часть работы, то и она выполнит свою.
Идея пришла к Линн, когда она проснулась. По сути, план простой, но, возможно, именно такой выведет мужа из состояния слабоумия и вернёт к ней. Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, и Линн полагала, что это правда. Существовала также другая школа мысли, утверждающая, что путь к сердцу мужчины лежит не через желудок, а через то, что у него в штанах. По мнению Линн обе теории были жизнеспособны. Но лучше всех выразилась её весьма прямолинейная подруга Лора Климан — нет на Земле мужчины, который устоит перед стейком на косточке и хорошим минетом.
Грубо. Забавно. Но правда.
Поэтому Линн отправилась на рынок и купила бутылку хорошего вина, немного картофеля для запекания, заправку для салата и два огромные стейка толщиной почти в два дюйма. Сегодня она заставит Арта забыть о монстрах, живущих в его глазах. Всё начнётся с вина и закончится стейками, а между ними — волшебство, подобно мясу между двух ломтиков хлеба.
Вернувшись домой, Линн позвала:
— Арт? Ты здесь, милый?
Что ж, она знала, что он дома.
Она это чувствовала.
Арт был наверху. Линн начала подниматься, но, когда добралась до конца лестницы, её хорошее настроение начало таять, сменяясь нарастающим страхом. В общей спальне Арта не было. Она нашла его в комнате для гостей. Линн увидела Арта в кресле у окна, и всё внутри неё оборвалось, собралось лужицей у ног и испарилось.
Не вид мужа заставил её закричать.
Распластанный в кресле: голова запрокинута, рот искажён беззвучным криком агонии. И даже не вид окровавленных, пустых глазниц: будто выбралось нечто-то огромное, расширяя их как родовые каналы, пока орбиты черепа не раскололись.
Нет, причина была не в этом.
Всё дело в двух тварях на стене, оставивших прозрачные склизкие дорожки, похожие на следы слизней… от её мужа на полу и вверх по стене, к их нынешнему расположению. Огромные пульсирующие желейные шары размером с дыню, были оторочены паутиной ткани, свисающей с каждого, как вырванные с корнем оптические нервы. Их оплетала замысловатая сеть ярко-синих прожилок, а по самому центру, подобно ядрам, или чудовищным, разбухшим зрачкам, располагались ярко красные прозрачные сферы.
От них протянулись длинные прозрачные усики, десятки их, которые, колыхаясь и вибрируя в воздухе, потянулись к тому, в чём нуждались больше всего.
К её глазам.
Перевод: Руслан Насрутдинов
Плавильная печь
Tim Curran, "Furnace", 2023
Незадолго до конца света женщина, избранная, просыпается с криком, с белой пеной на губах. Она дрожит в темноте, боли в животе невыносимы, словно в ее кишки вонзаются раскаленные лезвия ножей. Покрытая маслянистым потом, она сжимает холмик своего живота напряженными пальцами с побелевшими костяшками, любя то, что у нее внутри, и ненавидя это одновременно. Пока старые ведьмы бормочут древние слова, их лица кажутся мертвенно-бледными в тусклом свете свечей, они пытаются удержать ее на месте.
— Оно… оно кусает меня, — говорит женщина шипящим голосом. — Оно разрывает меня на части…
Старик смотрит на происходящее, книга в шелушащейся кожаной обложке дрожит в его руках.
— Расскажи нам, — говорит он. — Расскажи нам, что ты видишь.
Женщина дергается в клонических спазмах, кровь течет у нее из носа и окрашивает лицо, как красное вино. Ее голос искажен, но они слышат, что она говорит, что она видит в сужающемся восприятии своего разума.
— Пророк, — говорит она им, — темный, святой, мерзость перед христианским богом. Он стоит среди разрушенных городов людей и излагает свой план для человечества. Толпы собираются у его ног… Обожженные, покрытые зияющими язвами, безглазые и невменяемые, они воют, как животные, и лижут его пальцы, как собаки. Когда мерзость произносит запретные слова, от которых содрогается мир и раскачиваются почерневшие мачты деревьев, солнце в небе становится черным, как угольный брикет, а земля раскалывается огромными, бурлящими трещинами. Извивающиеся паразиты ада выползают на свободу в длинноногом, крадущемся изобилии, чтобы подняться и пройтись по опустошенному ландшафту. Звезды теперь другие. Они смеются в небесах, когда земля остывает, а пепел разносится по стонущим ветрам в огромной, визжащей пыльной буре.
— Это пророчество, как мы его понимаем, — говорит старик. — Пусть мир станет кладбищем, пусть города
