его, Рабинара, — устало посоветовал ей лекарь Аарон, махнув рукой. — Карнеоласец и так получит сполна от Сакрума. Не лезь.
— Не указывай мне, Аамон, — вскинулась Рабинара, сверкнув глазами.
Аамон поднялся и потемнел чёрной тучей.
— Прикрой свой рот, девчонка, и не смей повышать свой писклявый голос на старшего. Твоё родство с Сакрумом здесь никого не страшит, — лекарь кивнул на мальчика Баала: — Сакрум к мальчишке прислушивается с большим удовольствием, нежели к тебе, змеиное ты отродье.
— Отчего же змеиное? — зло усмехнулась Рабинара, гордо вздернув голову. — Оттого что я женщина?
— Ты не женщина, ты вздорная девчонка. До женщины тебе ещё расти и учиться. Из тебя даже праведной и покорной жены не выйдет!
— Ты повышаешь голос на меня, на свою Сестру, и защищаешь этого чужака, карнеоласского проходимца? — возмутилась девушка.
— Чужак ранен, болен и безоружен. Оставь паренька и иди к другим нашим Сестрам готовить обед, женщина. Хотя бы прок от тебя будет.
Рабианара кинула угрожающий взгляд на Аамона, на Марка и удалилась, гордо задрав голову.
— Не обращай внимания на мою сестру, — вздохнул мальчик Баал.
— Баалу повезло меньше остальных, — улыбнулся лекарь. — В отличие от нас всех Рабинара ему кровная сестра. И ему никуда от неё не деться.
— А у тебя есть братья и сестры, Саргон? — спросил мальчик.
— Есть брат, — ответил Марк, оцепенев, вспомнив великолепный Кеос, сияющий Нелей. — Но мы никогда не были с ним дружны…
— Почему? — искренне изумился Баал. — Как можно не дружить со своими братьями и сестрами?
— Очень просто, Баал, — вздохнул Марк, и голова его загудела болью, отчаянием, злостью. — Не похоже, что ты с сестрой очень дружен.
— Я люблю свою сестру, — сникнув, ответил мальчик. — Я не могу не любить её — мы рождены от одной матери и одного отца.
— Выйди на солнце, Баал, — посоветовал ему лекарь. — Помолись Шамашу, попрощайся с ним до завтрашнего утра и не пропусти вечерний восход Атаргаты.
Мальчик грустно поглядел на Марка и вышел.
«Я потерял своего единственного союзника?..» — подумал принц.
Но его внимание привлекли слова Аамона. Марк слышал, что шамширцы продолжали поклоняться старым богам Архея, но долго считал это слухом. Неужто слухи были правдой и, кроме фавнов, в Шамаша верили ещё и шамширцы?
У принца появилась идея…
— Не расстраивай мальчика, — тихо произнёс лекарь Аамон. — Он — на редкость добрый и справедливый малый. Даже Малвар ценит его качества.
— Кто такой Малвар?
— Тебе лучше не знать, несчастный, — тяжело вздохнул лекарь. — Мне жаль, что ты попал сюда. Ты мог бы прожить долгую жизнь в своем Карнеоласе. Сакрум ненавидит чужаков, и, если ты надеешься на свободу, оставь свои надежды. Иначе будет больнее. Не ведаю, что за рок привёл тебя в эти земли.
«Долг перед своей страной… — отчуждённо подумал Марк. — Или все же моя ненаглядная, моя любимая Ишмерай?..»
— Благодарю тебя за твои слова, — тихо ответил принц, поглядев на него своими спокойными, мрачными, темными глазами.
Лекарь еще раз тяжко вздохнул, поднялся и вышел из палатки.
Марк лег и закрыл глаза. Он не был готов расстаться с жизнью, а особенно с Ишмерай. Шамширцы могли делать с ним что угодно — пытать его, держать в плену долгие месяцы, но рано или поздно они должны будут отпустить его. Он будет вгрызаться в жизнь, как голодная собака вгрызается в брошенную ей кость, он будет рычать, кусаться и лаять. Он сделает всё, лишь бы добраться до Ишмерай, услышать её нежный голос, увидеть её красивое лицо, сказать ей, что любит только её.
Марк полагал, что его не потревожат ещё несколько дней — его еще сильно лихорадило, разбитая обвязанная голова раскалывалась от боли, и его сильно затошнило, когда он сел слишком резко. Но он ошибся — уже на следующий день к нему в палатку заявились двое шамширцев, грубо подняли его на ноги, связали ему руки и быстро повели, больно держа под локти.
Ноги Марка заплетались от дикой слабости, голова кружилась, и он держался из последних сил, чтобы его не стошнило от головокружения и этой вечной боли. Но, помимо мучений своего ещё слабого тела, Марк видел густой лес с высокими соснами и елями, зеленеющие заросли орешника, множество людей — крепких вооруженных — и редко — женщин, тоже крепких, но вооруженных не мечами да арбалетами, а окороками, овощами, ножами для разделки мяса, грязным бельем или посудой. Кто-то из них глядел на грязного, окровавленного, бледного Марка с жалостью, кто с безразличием, кто враждебно.
Посреди широкой площадки стоял столб, а на нём висел раздетый до пояса мужчина. Он был за руки привязан к столбу, на ногах его висел груз, голова его была разбита, а грудь превратилась в одно кровавое месиво. Несчастный тихо постанывал и сходил с ума — к его ранам прилипли тучи жужжащих мух.
Велико было войско Сакрума, и Марк не сомневался, что в Шамшире оставалось войско куда более грозное — кто-то должен был защищать родную землю от акидийцев, полнхольдцев, карнеоласцев и всех остальных врагов.
Его ввели в огромный шатер, и принц увидел большой стол, за которым сидели пятеро мужчин, среди которых был и лекарь Аамон. Ещё несколько стояли, расставив ноги. Марк приметил и Рабинару, глядевшую на него злобно, непримиримо, с каким-то мстительным удовольствием.
— В сознании он ещё дохлее, чем без сознания! — гоготнул светловолосый мужчина с колючими, едкими светло-серыми глазами и сильно изуродованным шрамами лицом — на одной стороне взбугрился длинный шрам от глаза до уголка губ, другая сторона была будто вспахана от виска до уха. Но он и не думал прикрывать своё уродство длинными волосами, которые убирал в тугой хвост.
— Твоё имя? — осведомился крупный широкоплечий мужчина средних лет, черноволосый, чернобородый, с пронзительными серыми глазами.
— Саргон, — ответил Марк, стараясь, чтобы голос его звучал твердо.
— Слишком громкое имя, — заключил он. — Оно не твоё.
— Оно принадлежит мне по праву, как и моя жизнь, — твёрдо соврал Марк, решив не сдаваться.
Шамширцы скептически усмехнулись. Они наперёд знали, какая участь его ждет.
— Меня не интересует
