отключается. Словно я просто машина, а они за рулём. Им любопытно, Линн. Глазам любопытно разузнать о нас, об этом месте. Оно не похоже на то, откуда они родом.
— И откуда же?
— Понятия не имею.
— Чего они хотят?
— Понятия не имею, Линн. — Арт снова покачал головой. — Я лишь знаю, что они становятся сильнее.
На какое-то время Линн задумалась, хотя было очевидно, что она ничему не поверила.
— Это выше моего понимания, Арт. Происходит это или нет, это все ещё далеко за пределами моего понимания. Я запишу тебя на приём к другому офтальмологу. Если с твоими глазами действительно что-нибудь происходит, что-нибудь странное, тогда появятся признаки, изменения. Изменится анатомия, верно?
— Да, думаю так.
— Ладно, я найду специалистов и устрою тебе полное обследование.
— Нужны месяцы, чтобы к ним попасть.
Линн одарила Арта проницательной улыбкой:
— Я могу быть весьма убедительной.
Теперь появилась надежда. Крошечная, но хоть что-то. А голодающий человек съест практически все, что угодно. По крайней мере, появились подвижки. Всякое могло случиться. Если всё происходящее у Арта в голове, это тоже выяснится. Если причина в этом, то всегда есть терапия… или изоляция и лекарства.
Боже. Как так получилось? Как вообще всё это могло произойти?
Арт сидел в кресле, почти желая, чтобы мутация произошла. Желая, чтобы эти красные инопланетные глаза вновь заявили о себе, и Линн окончательно ему поверила. Арту это было просто необходимо. Но… что, если он сходит с ума? Нет, Арт однозначно понимал, что это не так. Странность всего происходящего он заметил на следующий день после операции, и это чувство не исчезало, а росло в геометрической прогрессии. Арт не был ипохондриком, не страдал паранойей или необузданным воображением. Его фантазии никогда не заходили дальше секса с длинноногими фотомоделями или, может быть, ещё одной победы «Детройтских Тигров» вновь выигрывающих «вымпел», как это было в 1984 году. Вот в чём дело. Происходящее определённо не являлось плодом воображения. Это было нечто большее, нечто бесконечно зловещее и отвратительное.
Сидя в кресле, Арт почувствовал в глазах активность.
Не такую, как прошлой ночью, а нечто более тонкое и коварное. Процесс происходил внутри глаз, или сразу за ними, возможно, у корней зрительных нервов. Арт почти чувствовал, как там что-то вибрирует и движется, как крошечные нити и усики тянутся от задней части глаз и, подобно нитям сухой гнили, проникающим сквозь древесину, обволакивают нервы, следуя за ними в мозг, и внедряются в питательную органику, поглощая и ассимилируя серое вещество, нейроны, дендриты и синапсы, превращая его разум в самое себя…
Услышав, как Линн в соседней комнате разговаривает с кем-то по телефону, Арт резко выпрямился.
Поздно.
Уже слишком поздно.
Линн может организовывать какие угодно встречи с самыми лучшими офтальмологами в мире, но это абсолютно бесполезно. Этих врачей Арт никогда не увидит. Он никогда с ними не встретится.
Потому что они ни за что этого не позволят.
* * *
Линн записала Арта на приём к доктору Галену на утро пятницы.
Но был всего лишь вечер среды, и до пятницы целая вечность, в то время как в твоих глазах что-то разрастается, прорастая мерзкими корешками и опутывая всю нервную систему.
Той ночью Арт лежал в постели возле Линн. Та заснула, но лишь потому, что Арт притворился спящим, и потому она не стала присматривать за ним ночью. Так что теперь он был один. Наедине с тем, что в нём росло. Это уже началось — Арт чувствовал, как глаза увеличиваются, и вскоре он уже не мог сомкнуть веки. Из-за того, что физиология и химия глаз изменились, началось сильное жжение, и то, что при дневном свете скрывалось за глазами Арта, теперь высвободилось, дабы познать свой новый мир. Теперь Арт мог чувствовать их не только физически, но и ментально и даже психически.
Они были разумны.
Они были начеку.
Арт решил, что в сравнении с собой они, видимо, считали человеческую расу неряшливой, примитивной и неэффективной. Чем-то, что можно использовать в качестве носителей, рабочего скота, но не более. Откуда бы они ни пришли — из какой бы многомерной канавы реальности или, если уж на то пошло, антиреальности — там всё было не так, как здесь. Никаких громоздких устройств, лишь идеально безупречные и функциональные органические технологии. Эти существа не вторгались на ракетах и не порабощали другие расы с помощью чего-либо столь невероятно примитивного, как оружие, или грубая сила. Они внедрялись на субатомном, ядерном уровне; манипулируя самой биохимией человечества и эксплуатируя её в собственных целях; используя клеточные ткани в качестве сырья для самовоспроизведения в мире, где они, в лучшем случае, были бы невероятными аберрациями.
Всё очень просто.
И была в этой простоте отвратительная и уродливая злонамеренность.
Возможно, там откуда они пришли, это было вполне естественно, и Арт был почти уверен, что никогда не узнает откуда; так же, как он не мог знать происхождение конкретного вируса, вызвавшего у него грипп. Но, видимо, именно так эти твари развивались. Говорят, что на Земле жизнь возникла из моря. Простые одноклеточные существа эволюционировали в многоклеточные колонии, организмы, и в конечном счёте, в высокоразвитые формы, вроде растений и животных. Онтогенез этих сущностей, по всей видимости, был совершенно иным. Нечто вроде паразитической эволюции. Они закладывали для себя основу модифицируя и преобразовывая существующую клеточную ткань других форм жизни; изменяли генетические коды, чтобы воссоздать самих себя.
А, может корова летит до луны, и грёбаная ложка от нас убегает — такие смешные тут сны.[57]
Он никогда не узнает.
Но даже сам факт того, что Арт был способен об этом размышлять, показал, что их программа принудительного чтения не была полной потерей времени. Кое-что он выучил… но что толку.
Арт обнаружил, что сидит, опираясь на локоть, его прошиб холодный пот, сердце бешено колотится, голова раскалывается, а глаза горят так, словно в них вонзили раскалённые лезвия.
Он попытался думать о них, дать понять, что он здесь, жив и в сознании; и что у них нет права использовать его таким образом, паразитировать в собственных целях на всём, чем он был. Но если глаза и могли его слышать, то не подали виду. Арт был безмозглой скотиной, и с ним разговаривали не больше, чем человек разговаривал бы с ослом, который тащит его поклажу.
Арт уставился на Линн.
Точнее, глаза уставились на Линн. Они смотрели сквозь одеяло и сквозь плоть девушки, восхищаясь биологическим разнообразием и замысловатостью внутренней физиологии. Арт тоже это
