сидящему угрюмо-мрачному, но тем не менее – глубоко задумавшемуся маршалу СССР:
- Однако жизнь не стоит на месте, время идет и, всё вокруг стремительно меняется! И те «скрепы» - к которым мы привыкли, которые врезались не токмо в нашу плоть – вросли уже в кости, уже не руководства к действию… А якорь на ногах, мешающий плыть!
- В отличии от животного, у каждого из нас есть выбор: держаться этих «скреп» и утонуть безымянным в этом потоке бытия - превратившемся в застойное болото… Или же вырвать их – пусть и, с кровью и мясом и, придумать что-то иное – новенькое, что позволит ему и всему человечеству сделать очередной маленький шаг в будущее… Именно про таких людей слагают стихи, пишут книги и именно это их портреты вешают на стены в кабинетах истории…
Поднеся указательный палец к самому носу оппонента:
- …А про Вас и ваших «специалистов», в лучшем случае в очередной «Войне и мире» напишут: «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert...127». Скучно, девочки!
Хотел ещё что-то добавить, но тут язык мой заплёлся окончательно и я замолчал, недоумённо оглядываясь вокруг:
«Сам то понял, что сказал?».
- Я не слишком витиевато выразился, друзья? Если что, то прощу извинить…
Глянув на угрюмо набывчавшего старшего брата, Владимир Дмитриевич:
- Витиевато, конечно… Но мы вас поняли, Иосиф Виссарионович. Хорошо поняли!
И с нажимом в интонации, переспросил его:
- Мы ведь же хорошо с тобой поняли товарища Сталина, Михаил?
Тот, встряхивая головой, как будто отгоняя наваждение:
- Опять ты меня в какую-то авантюру втягиваешь, Владимир! Из прошлой то, как только живыми выбрались – чудо прямо какое…
Тот:
- Тогда мы с тобой были молоды и ничего не боялись. Сейчас же, что? Ты боишься умереть стариком, Миша?
И уперев руки в бока – совсем по-ленински, звонко рассмеялся.
Старшак только глубоко вздохнул и затем спросил меня, не поднимая глаз:
- Иосиф Виссарионович! Вы мне обещали как минимум двух сатрапов. Конечно, я Вас сильно уважаю… Но сколько можно Вам напоминать?!
Искрой радости мелькнуло в сознании:
«ВСЁ НА МАЗИ!!!».
Похлопав себя по нагрудным карманам френча – как будто ища сигареты и спички:
- «Сатрапов»? Это мы прям счас…
Пошатывающейся походной подхожу к телефону и довольно-таки быстро дозвонившись до Наркома обороны СССР, на удивление твёрдым голосом приказываю:
- Товарищ Кулик! Генералов Конева и Ерёменко направить в распоряжение Ставки Верховного Главнокомандования Вооружёнными Силами СССР… Срочно!
Глава заключительная. И сим победиши!
Шумилин А.И. «Ванька-ротный»:
«Война — это как раз то, о чём не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот, с передовой, вернулись одиночки. Их никто не знает, и на телепередачи их не приглашают, а если кто-то из них и решается сказать правду о войне, то ему вежливо закрывают рот…
Вот и сейчас, я пишу и вижу — они передо мной, как живые… Я вижу изнуренные, бледные лица солдат, и каждый из них, умирая, хотел что-то сказать… Сказать тем, кто останется после них жить на этой земле, пропитанной их кровью. Эти мысли и не дают мне покоя.
Они — фронтовики и окопники стрелковых рот, перед смертью жестоко мёрзли, леденели и застывали насмерть в снежных полях на ветру. Они шли на смерть с открытыми глазами, зная об этом, ожидая смерть каждую секунду, каждое мгновение, и эти маленькие отрезки времени тянулись, как долгие часы.
Осужденный на смерть, по дороге на эшафот, так же как и солдат с винтовкой в руках, идущий на немца, всеми фибрами своей души ощущает драгоценность уходящей жизни. Ему хочется просто дышать, видеть свет, людей и землю. В такой момент человек очищается от корысти и зависти, от ханжества и лицемерия. Простые, честные, свободные от человеческих пороков солдаты каждый раз приближались к своей последней роковой черте.
Без «Ваньки-ротного» солдаты вперёд не пойдут. Я был «Ванькой-ротным» и шёл вместе с ними…».
Маршал С.К. Тимошенко, Нарком обороны СССР, 1940 год:
«У нас еще много брехни. Бывают случаи, когда набрешет много, а на самом деле, если коснуться глубже в существо дела, то там многое не так, о чем тебе докладывали. Я думаю, что этот род брехни у нас еще живет, но корень ее не в самих людях, люди у нас хорошие, а в нашей системе. Вот за перестройку этой системы мы и должны сейчас взяться, воспитать в себе нетерпимое отношение к любому, даже малейшему недостатку».
Генерал-майор танковых войск В. Г. Лебедев:
«Если солдат совершает подвиг, то это означает, что его командир или дурак, не способный видеть дальше своего носа, или подлец, для которого чужая жизнь копейка».
Карл фон Клаузевиц:
«Если профессия военного вообще что-то значит, она должна опираться на непоколебимый кодекс чести. Иначе те, кто следует за барабанами, будут всего лишь кучкой наёмных убийц».
Следующий день после закрытия моего бюллетеня был 1 февраля 1941-го года - воскресенье и, проснувшись с конкретного бодуна, я решил устроить себе выходной…
Ведь я же не Сталин и Трудовой кодекс чту свято!
А по нему, в воскресенье у всех трудящихся заслуженный отдых.
А я кто, если не трудящийся?
Эксплуататор, что ли?!
Сча, репрессирую…
До обеда опохмеляясь минералкой, бродил как призрак отца Гамлета по дому, не подходя к раскалившемуся от звонков телефону и, рассеяно огрызаясь на бухтение своей благоверной, типа:
- И где мои глаза были, когда замуж выходила… Ведь говорила же мне мама…
- Не трож покойную тёщу! Это святое.
- Что за мужик? Не успел день проработать, как на больничный, а затем в запой…
- Это смотря как работать, Валентина Васильевна! Иной и за один день – столько «дров наломает», что и целый «ГУЛАГ» на лесоповале - за год не управится. И вообще: убавь громкость, любимая – и без тебя голова трещит.
- Пить меньше надо, чтоб голова не трещала!
- Всего ж по «флакону» на рыло… Да куда уж меньше?!
***
Естественно, не просто так ходил-бродил, а размышлял: а не погорячился я вчера по пьяному делу - решив поставить во главе армий и фронтов «цивильных»?
Однако чем ближе к обеду, тем всё больше и больше я убеждался, что я на правильном пути.
Приведший Францию к победе в Первой мировой войне политик и государственный деятель Жорж Клемансо – которого в идиотизме никак не заподозришь, сказал
