Книга Когда кончится нефть и другие уроки экономики - Константин Сонин

Решая, выступать “за” или “против” какого-то закона, профессиональный политик думает не только о том, принесет ли предлагаемый законопроект пользу обществу. Иногда он поддерживает то, что считает бесполезным для общества или своих избирателей, рассчитывая на благосклонность тех, кто обеспечил его избрание. Иногда – для того, чтобы иметь возможность “обменяться поддержкой” с другим политиком. Когда член совета директоров компании решает, одобрить ли предложенную СЕО программу развития, то думает он не только о сути дела, но и о возможных последствиях для своей репутации или отношениях с другими руководителями компании. Однако есть ситуации, в которых те, от чьих голосов зависят судьбы людей, заинтересованы только в принятии правильного решения – установлении истины. Именно так должно обстоять дело в суде присяжных.

Конечно, и присяжные могут быть коррумпированы или запуганы. Иногда у них могут быть собственные предпочтения относительно исхода суда. Например, присяжные в маленьком городке скорее будут более снисходительны к местным жителям, чем к приезжим. Тем не менее суд присяжных – это место, где решения каждого “избирателя” меньше всего связаны с посторонними соображениями. Перед присяжными стоит более простой вопрос, чем перед политиками. В вопросе, какой должна быть ставка налога, нельзя однозначно сказать, что одно решение правильное, а другое нет. В суде же вопрос “Является ли подсудимый убийцей?” всегда имеет точный ответ. Другое дело, что присяжные, скорее всего, правильного ответа не знают. В поисках его члены жюри учитывают не только собственный житейский опыт и выявленные в ходе процесса факты, но и мнение своих коллег.

Выбор присяжного относительно того, как ему голосовать, отвечая на вопросы судьи, отличается от выбора, перед которым стоит и избиратель, пришедший на выборы, и политик, голосующий за или против законопроекта в парламенте. В выборах участвуют миллионы людей, и никто не знает, чей голос окажется решающим. Избиратель, который похож на присяжного тем, что он не специалист в той области, где от него требуется решение, знает, что его голос, скорее всего, ни на что не повлияет. Голос политика, заседающего в парламенте или муниципальном совете, имеет серьезный вес чаще: судьба многих законопроектов зависит от одного-двух голосов. Однако это не сравнится с голосом присяжного заседателя, который имеет значение практически всегда.

Насколько важен этот голос, зависит от двух вещей: правил голосования и того, как голосуют другие присяжные. В случае если для осуждения требуется единогласие, голос каждого – решающий. Более двухсот лет назад маркиз де Кондорсе, создатель первой математической модели в политологии, вывел закон, который применительно к голосованию присяжных мог бы прозвучать так: если каждый присяжный может определить виновность подсудимого с вероятностью больше 50 %, то чем больше присяжных в жюри, тем выше шансы на оправдание невиновного и осуждение виновного. Если по правилам голосования для установления виновности необходимо единогласие, а не простое большинство, то невиновный будет оправдан скорее, чем в случае, когда требуется простое большинство голосов. Это печально знаменитый нарком внутренних дел Николай Ежов мог говорить, что пусть лучше погибнут десять невинных, чем один враг уйдет от расплаты. В цивилизованном мире действует обратный принцип, и требование, чтобы обвинительный приговор выносился единогласно, призвано защищать именно невиновных.

Оказывается, правило единогласия хорошо защищает невиновных от судебной ошибки только тогда, когда члены жюри не учитывают мнений друг друга. Если же они могут принимать в расчет действия других присяжных, возникает неприятный парадокс. Политолог Тим Феддерсен и экономист Вольфганг Песендорфер из Северо-Западного университета предложили следующее рассуждение[27].

Поставим себя на место присяжного, который размышляет о том, как проголосовать, зная, что его коллеги проголосовали за осуждение. Хотя в ходе процесса он получил ту же информацию, что и остальные, он оценивает ее немного по-другому – с учетом личного опыта, образования, убеждений. И все это ему подсказывает, что подсудимый невиновен. С одной стороны, присяжный хочет, чтобы невиновный был оправдан. С другой стороны, он боится допустить ошибку. Ведь все остальные члены жюри, не меньше его желающие осудить преступника и оправдать невиновного, голосуют за осуждение! Получается, что в этом случае присяжному – если он по-прежнему хочет осудить только того, кто действительно виновен, – стоит игнорировать то, что ему подсказывают собственные соображения, и, учитывая, что все остальные считают подсудимого преступником, голосовать за осуждение.

Казалось бы, что в этом страшного? Ведь это рассуждение относится только к той ситуации, когда все остальные члены жюри голосуют за осуждение. Только в этом случае имеет смысл довод: “Если одиннадцать человек считают, что подсудимый виновен, то, наверное, ошибаюсь я, а не они”. Ужас, однако, состоит в том, что ситуация, когда все голосуют за осуждение, и есть тот единственный случай, когда голос сомневающегося присяжного решает дело. Обо всех остальных раскладах он может вообще не думать, потому что при таком развитии событий никакие его действия не в состоянии повлиять на конечный результат. Если действует правило единогласия, может получиться так, что каждый из членов жюри, думая, что для остальных подсудимый виновен, считает это решающим аргументом в пользу его виновности. В этой ситуации увеличение количества присяжных увеличивает шансы невиновных на то, чтобы оказаться в тюрьме, а правило единогласия, вместо того чтобы защищать их от случайной ошибки, только ухудшает положение!

Сделав самые естественные предположения о поведении присяжных, мы получили вывод, напрямую противоречащий привычной логике. Однако, может быть, этот парадокс возникает только в теории, а на практике этой проблемы не существует?