А ей были приятны его ухаживания. Но как девушка умная и здравомыслящая, она боялась того, что непринужденная атмосфера праздника рассеется, и капитан исчезнет точно так же, как исчезали и другие кавалеры из её жизни. Его отец — второй человек после генерал-губернатора в Трамантии, его семья близка к королевскому двору, и едва ли такую девушку, как Габриэль, Энцо Корнелли позволят рассматривать всерьёз в качестве невесты.
А ей бы хотелось этого… Очень. Потому что капитан, и правда, ей нравился.
Но, с тех пор, как Габриэль исполнилось шестнадцать, её не рассматривали всерьёз те, кто нравился ей. А тех, кому нравилась она, и кто готов был предложить руку и сердце — не рассматривал всерьёз её отец, как недостаточно достойных кандидатов. И к двадцати годам, зажатая между более чем скромным приданым и своим происхождением, она уже почти перестала надеяться на то, что в её жизни встретится человек, которого ей суждено полюбить и, жить с ним долго и счастливо, как её родители. Или, если не полюбить, то хотя бы уважать и жить с ним в согласии. Или…
— Девушка в белом среди плакучих ив и лебедей — как романтично…
Голос Форстера, раздавшийся позади, вырвал её из размышлений, заставил вздрогнуть от неожиданности, и шёлковая маска, выскользнув из рук, упала на водную гладь пруда.
Форстер застал её врасплох, и она действительно испугалась.
— Знаете, это невежливо — так вот неслышно подкрадываться! — Габриэль сделала шаг назад.
— Моя «невежливость» всё ещё вас удивляет? — спросил он с улыбкой, облокотившись на перила мостика.
Форстер был не в карнавальном костюме, а, как и вчера, во фраке и белой рубашке, и судя по всему, только что приехал, потому что на ходу пытался закрепить в петлице бутоньерку.
— По-моему, воспитанному человеку к «невежливости» нельзя привыкнуть, если вы об этом! — ответила Габриэль с досадой, провожая глазами тонущую маску. — Вашими усилиями мой костюм теперь остался без лица!
— Если это вас утешит, то настоящее лицо вам больше к лицу, уж простите за каламбур. Не думаю, что стоит его прятать, — Форстер посмотрел на скрывшийся в воде шёлк, и в его голосе появились какие-то тёплые нотки, — гораздо приятнее видеть вас вот так: в этом прелестном белом платье, и с цветами в волосах, а не в уродливом футляре из парчи и перьев. Так что даже если бы ваша маска не утонула добровольно — её стоило бы утопить.
— Это такая неуклюжая попытка меня утешить или ваш очередной неуместный комплимент? — произнесла Габриэль с сарказмом, сделала ещё один шаг назад, и принялась расправлять складки на платье, пытаясь совладать с волнением.
Свадьба подходила к концу, и она была уверена, что Форстер, наконец, уехал, поэтому её так напугало его внезапное появление.
…Как он её нашёл? И зачем искал? Они ведь, и правда, здесь одни посреди плакучих ив…
И Габриэль изо всех сил попыталась спрятать свой испуг за дерзостью.
…Не хватало ещё выглядеть перед ним трусливой курицей!
— Это и то, и другое, синьорина Миранди. Только не соглашусь, что комплимент «неуместный». Очень даже уместный — вы прекрасно выглядите, и слава Богам, что вы не измазали себя этой дурацкой золотой пудрой. А насчет вашего «второго лица», которое утонуло так кстати — не переживайте: как видите, я тоже без маски.
— А вам стоило бы её надеть! Может, тогда ваше самодовольство не бросалось бы в глаза так явно.
…И почему он так смотрит на неё? Пречистая Дева! Ну, ведь она же не собиралась ему грубить!
Сердце Габриэль забилось тревожно. После вчерашней шарады от Форстера можно было ожидать чего угодно. Из рассказов Корнелли она поняла, что горцы очень щепетильны в вопросах чести. И она снова отступила на полшага назад и стиснула пальцы. Оглянулась — несколько пар прогуливалось вдоль пруда, но довольно далеко. С одной стороны это всё было нехорошо — они здесь одни, в уединённом месте… Это было так неприлично и… это её пугало.
Но с другой стороны — это было подходящее место, чтобы вспомнить своё обещание и извиниться. Прозрачные лёгкие сумерки смягчили черты лиц, и Габриэль подумала, что, может, это даже удачное стечение обстоятельств, что они здесь одни. Самое время всё прояснить, «съесть лягушку» — сделать самое неприятное, откланяться, и навсегда покончить с этой неловкостью.
К тому же, как ни странно, Форстер вёл себя так, будто и думать забыл о вчерашнем. И это был хороший знак.
— И какую маску вы бы мне предложили? — он прищурился, чуть наклонившись вперёд, и улыбка исчезла с его лица. — Хотя, после вчерашнего представления — могу догадаться…
…Ну вот, зря она обрадовалась…
— Ваши намёки… довольно бестактны…
Она не договорила, вдохнула поглубже, и собрав все свои силы, чтобы быть спокойной и вежливой, произнесла, не глядя на Форстера:
— …а впрочем… это даже хорошо, что вы пришли.
— Правда?
— Да. Я хотела с вами поговорить, мессир Форстер, — ответила Габриэль, и снова принялась разглаживать платье, стараясь выглядеть уверенной в себе и холодной, а на самом деле изо всех сил набираясь храбрости.
…Почему это так сложно — извиниться?
— Какое совпадение! Потому что я тоже хотел поговорить с вами, синьорина Миранди. Но, прошу, вы первая, — он сделал учтивый жест рукой, но почему-то это выглядело как насмешка.
Габриэль набрала в грудь побольше воздуха, и глядя на воду, туда, где между цветущих кувшинок только что исчезла личина ангела весны, произнесла на одном дыхании:
— Я хотела извиниться перед вами. То представление, свидетелем которого вы стали вчера — с моей стороны поступить так — было бестактно и некрасиво. Мне очень стыдно, и я сожалею об этом, — она произнесла это быстро.
Даже слишком быстро.
Она полдня прокручивала в голове эти слова, и кажется, разбуди её посреди ночи — повторила бы их без запинки.
Ну вот, «лягушка» съедена, и дальше Габриэль ожидала, что Форстер сгладит неловкую ситуацию — скажет, что уже и забыл об этом, и что тут нечего прощать или ещё какую-нибудь ни к чему не обязывающую вежливость. И на этом тема будет закрыта. Но он молчал. Повисла тягучая пауза. Габриэль оторвала взгляд от созерцания кувшинок и посмотрела на Форстера.
Он разглядывал её внимательно, чуть склонив голову набок, никакой насмешки — лишь глаза прищурены, словно он искал в её лице какой-то ответ, но так и не нашел. Постучал костяшками пальцев по перилам и произнёс негромко:
— Какое торопливое извинение, будто за вами гнались… Позвольте спросить — а почему вы сожалеете об этом?
— В каком смысле «почему»? — с недоумением произнесла Габриэль.
— А какие в этом могут быть смыслы, милая Элья? — он снова улыбнулся. — Почему вы вдруг решили извиниться?
— По-моему, это глупый вопрос. Понятно ведь зачем люди извиняются! — ответила она и тут же прикусила язык.
