Только последняя любовь женщины может сравниться с первой любовью мужчины.
Начнем с эпохи Возрождения (XIV–XVII века). Вспомните работы Микеланджело — они стали истинным выражением идеала мужской и женской красоты того времени. Красивы, по его мнению, только чистые типы, они словно бы вырастают на противоположных друг другу полюсах. Художник пытается как можно яснее выделить те физиологические особенности, которые отличают мужчину от женщины, и наоборот. «В мужчине ничего не должно быть от женщины, а в женщине — от мужчины» — такова основная тенденция.
Глупая красота — не красота. Вглядись в тупую красавицу, всмотрись глубоко в каждую черту лица, в улыбку ее, взгляд — красота ее превратится мало-помалу в поразительное безобразие.
Иван Гончаров
Эта наивная попытка исполняется с безумной страстностью, увлеченностью и самоотдачей. Кажется, что еще мгновение, и эти исключительные образы Мужского и Женского оживут для неуемной плотской любви — столько в них чувственности и эротизма. Физическая сторона человеческого существования становится в этот исторический период оплотом постоянного наслаждения и необузданного сладострастия. Еще одна важная особенность как нельзя лучше подчеркнута самим Микеланджело, который говорит: «Лица не имеют значения, главное — тела». Иными словами, если, правда, изрядно упростить суть вопроса, все дело в физическом наслаждении, остальное же — блеф и ненужная мишура.
Посмотрите, как Дж. Порт описывает физическую внешность мужчины в книге «Физиономия человека», вышедшей в XVI веке во Франции: «Мужчины от природы имеют крупный стан, широкие лица, немного загнутые брови, большие глаза, четырехугольный подбородок, толстые жилистые шеи, крепкие плечи и ребра, широкую грудь, впалый живот, костистые и выступающие бедра, жилистые крепкие ляжки и руки, твердые колени, крепкие голени, выступающие икры, стройные ноги, крупные и хорошо сложенные жилистые кисти рук, крупные, далеко друг от друга отстоящие лопатки, большие сильные спины, место между спиной и талией равноугольным и мясистым, костистую и крепкую талию, медленную походку, сильный и грубый голос и т. п.». Мужчина должен был быть добытчиком и защитником, так что именно те черты его внешности, которые подчеркивали эти свойства, и считались в Средние века идеально «красивыми».
Если воплощением мужской красоты был Геракл, или Геркулес, что, впрочем, одно и то же, то идеальная женщина должна была быть похожей на Венеру и Афродиту в одном лице. В ней любили крупные формы: пышную грудь, полные руки и бедра. Брант так объяснял причины подобного вкуса:
«Полные женщины заслуживают предпочтения, ведь гораздо приятнее управлять высоким и красивым боевым конем, и последний доставит всаднику гораздо больше удовольствия, чем маленькая кляча». Убедительно, хотя нынче седоки, видимо, как-то измельчали…
Впрочем, причины такого отношения к женщинам «в теле» кроются, скорее всего, не в удовольствии, хотя такая версия более романтична, а в способности дать большое и жизнеспособное потомство. Как известно, в Средние века, когда из десятка малышей до взрослых лет доживали лишь считанные единицы, такое качество ценилось чрезвычайно высоко. Ведь взрослые дети — кормильцы своих пожилых родителей, государственные пенсии, как вы понимаете, тогда еще не были предусмотрены. Вот, собственно, и вся подоплека эстетических идеалов — немного меркантильно, но зато оправданно.
Эта тенденция, преобладавшая тогда в оценке женской «красоты», была настолько выражена, что даже если женщина по какой-либо причине не была в данный конкретный момент беременна, то она носила платье с подкладкой, имитирующей беременность. Только так можно было понравиться мужчине средневековья! Надо сказать, что психологи-эволюционисты и по сию пору уверены в том, что мужчина не может не восхищаться пышным бюстом, тонкой талией и широкими бедрами — признаками хорошей репродуктивной способности. Видимо, они прозевали показы Calvin Klein…
Но вот заканчивается XVI век и на сцену выходит эпоха барокко с ее стремлением к филигранной пышности и величию, барокко, постепенно уводящее нас из реальности в мир фантазии и иллюзии. Подходит к концу век XVII, и вот уже барокко трансформируется в утонченное рококо. Рококо приносит с собой изящество, грациозность, декоративность, прихотливость — это мир фантазии, интимности и исключительного комфорта. Вся атмосфера проникнута эротическим томлением, нежным и чувственным сладострастием, постоянным желанием удовольствия…
Если ты скажешь девушке, что она красивее всех на свете, она может тебе не поверить. Но если ты скажешь, что она красивее Зоси, Яди, Хе-ленки и Баси, — она поверит мгновенно.
Янина Ипохорская
Легко догадаться, какими стали в эту эпоху идеалы мужской и женской красоты. От прежних кумиров не осталось и следа. Период абсолютизма можно назвать дедушкой современного нам унисекса. Художники и литераторы предпринимают все возможные попытки, чтобы устранить грань, разделяющую образы мужчины и женщины. Воплощением времени становится бесполое существо, стремящееся к удовольствию. Историк Архенхольц, запечатлевший для нас XVIII век, раздраженно пишет: «Мужчина теперь более, чем когда-либо, похож на женщину. Он носит длинные завитые волосы, посыпанные пудрой и надушенные духами, старается их сделать еще более длинными и густыми при помощи парика. Пряжки на башмаках и коленах заменены для удобства шелковыми бантами. Шпага надевается — тоже для удобства — как можно реже. На руки надеваются перчатки, зубы белят, лицо румянят. Не желая ни в чем отставать от женщин, мужчина употребляет тонкое полотно и кружева, обвешивает себя часами, надевает на пальцы перстни, а карманы наполняет безделушками». А чего, спрашивается, раздражаться? Как мы уже знаем, это далеко не предел.
