Она помолчала, но не заплакала и вообще никак не проявила своего горя.
— Всего через несколько дней после того, как пришел мистер Гилберт.
Лайэм сидел вон там, — она указала на одно из синих кресел, единственное, у которого были потерты подлокотники и на высокой спинке виднелся след от головы, — а я пошла сделать чаю. По чашечке. Нам пить захотелось. А когда я вернулась, он уснул. — Она снова помолчала. — То есть это я сперва подумала, что он уснул.
— Мне очень жаль... — сказал я.
Она покачала головой.
— Это лучшая смерть, какую можно придумать. Я за него рада. Нам обоим было страшно думать, что придется умирать в больничной палате, среди всех этих трубок. Если мне повезет, и у меня тоже получится умереть так, как он, я буду очень рада. Это хорошая смерть, понимаете?
Да, я понимал ее. Хотя никогда раньше не думал о смерти как о желанной гостье, которую терпеливо ждут, надеясь, что она придет тихо, во сне.
— Если хотите выпить, — сказала она все тем же обыденным тоном, в буфете есть бутылка и рюмки.
— Да нет, мне еще домой ехать...
Она не стала настаивать.
— Быть может, вам рассказать о мистере Гилберте? Мистере Гарри Гилберте?
— Да, пожалуйста. Если я вас не утомил.
— Да нет, я же вам говорила. Поговорить — дело приятное.
Она призадумалась, склонив голову набок. Белые волосы окружали сморщенное личико пушистым ореолом.
— Он содержит залы для игры в лото, — сказала она, и в ее голосе впервые прорезалось нечто, напоминающее пренебрежение.
— А вы лото не одобряете?
— Это игра для лохов, — ответила она, пожав плечами. — Никакого искусства не требует.
— Но многим она нравится.
— Ну да, и они за это расплачиваются. Все равно как игроки на скачках. Выиграют пару раз и ловятся на это, но в конце концов проигрываются.
«Надо же, и тут то же самое! — подумал я, улыбаясь про себя. — Пренебрежение профессионала к любителю». Однако в мистере Гилберте не было ничего от любителя.
— На лото он разбогател, — продолжала старуха. — Однажды он приехал сюда, чтобы встретиться с Лайэмом: прикатил в «Роллс-Ройсе» и сказал, что собирается приобрести несколько букмекерских контор. И он хотел купить систему Лайэма, чтобы всегда быть на два корпуса впереди лохов.
— Вы что, считаете, что все игроки непременно лохи? — с любопытством спросил я.
— Так считает мистер Гилберт. Он холодный человек. Лайэм говорил, что все зависит от того, чего они хотят. Если игрок ищет острых ощущений, тогда он, конечно, лох, но, по крайней мере, он имеет за свои деньги то, чего хотел. А если он хочет заработать и при этом продолжает опираться на одну только интуицию, ну тогда он самый настоящий лох.
Она снова закашлялась, отхлебнула из стакана, слабо улыбнулась мне и продолжала:
— Мистер Гилберт предложил Лайэму кучу денег. Столько, что мы могли бы положить их в банк и до конца дней своих безбедно жить на проценты. Так что Лайэм согласился. Это было разумнее всего. Ну, для начала они, конечно, немного поторговались. Почти целую неделю перезванивались. Но в конце концов договорились. — Она помолчала. — Но мистер Гилберт не успел расплатиться и забрать бумаги. Лайэм умер. Мистер Гилберт позвонил мне, выразил сочувствие и спросил, остается ли сделка в силе. И я сказала, что да. Разумеется! Я была очень рада, что мне не придется беспокоиться о деньгах, понимаете?
Я кивнул.
— А потом, — продолжала она, на этот раз уже с гневом, — этот подонок Крис Норвуд украл бумаги из кабинета Лайэма! Труд всей его жизни!
Она дрожала всем телом. Я понял, что ее возмущает не столько потеря состояния, сколько сам факт пропажи этих бумаг.
— Мы оба были рады, что он ходит сюда, носит уголь, дрова, моет окна. Потом я начала подозревать, что он лазит в мою сумочку. Но я никогда не помню точно, сколько денег там было... а потом умер Лайэм.
Она умолкла, борясь с волнением, прижав хрупкую руку к своей узкой груди и крепко зажмурившись.
— Не надо! — сказал я, хотя отчаянно желал, чтобы она продолжала говорить.
— Нет-нет! — ответила она, снова открывая глаза. — Так вот, мистер Гилберт приехал забрать бумаги. Привез деньги наличными, все сразу. Он мне их показывал, в чемодане. Пачки банкнот. Он посоветовал никуда их не вкладывать, а тратить, чтобы не было проблем с налогами. Он сказал, что если мне понадобится, он даст еще, но там бы хватило на много лет при моем образе жизни. Мы пошли в кабинет Лайэма, а бумаг нет. Нигде. Пропали. Я еще накануне их нарочно приготовила, в большой папке. Их было так много... Куча страниц, исписанных тонким почерком Лайэма. Он так и не научился печатать на машинке. Всегда от руки писал. А в доме, кроме миссис Уркварт, был только Крис Норвуд. Только он.
— А кто такая миссис Уркварт? — спросил я.
— Что? А, миссис Уркварт? Она ко мне ходит убираться. То есть раньше ходила. Три раза в неделю. А теперь говорит, что не может. У нее, у бедняжки, какие-то проблемы с благотворительностью.
Я снова услышал слова Аккертона: «...И не заявила в благотворительной организации, что у нее имеются дополнительные доходы...»
— А Крис Норвуд жил в доме миссис Уркварт? — спросил я.
— Да-да. — Она нахмурилась. — А вы откуда знаете?
— Слышал от кого-то. — Я припомнил то, что сказал ей о себе в начале визита, и запоздало сообразил, что она на самом деле может и не знать о последних событиях. — Видите ли, Крис Норвуд... — медленно начал я.
— Так бы его и придушила!
— А ваша миссис Уркварт не рассказала вам, что... что произошло?
— Она позвонила в большой спешке. Сказала, что больше не придет.
Очень нервничала. Это было в субботу утром, на той неделе.
— И сказала только, что больше не придет?
— У нас в последнее время, после того, как Крис Норвуд украл бумаги Лайэма, отношения были довольно натянутые. Ссориться с ней я не хотела. Мне нужно было, чтобы она убиралась. Но с тех пор, как этот подонок нас обворовал, она держалась очень напряженно, почти грубо. Но ей были нужны деньги, а мне были нужны ее услуги, и она знала, что я не откажу ей от места.
Я посмотрел на улицу, на море пионов, где серые сумерки сменялись ночной темнотой. Стоит ли говорить ей, что произошло с Крисом Норвудом? Я решил ничего не рассказывать. Известие о смерти знакомого человека — это всегда потрясение, даже если ты его не любил. Пугать старушку, которая живет одна в большом доме, явно незачем.
— Вы газеты читаете? — спросил я. Она вскинул брови, озадаченная таким неожиданным вопросом, но ответила:
— Редко. Там шрифт очень мелкий. Глаза у меня хорошие, но я все же предпочитаю книги с крупным шрифтом. — Она указала на толстый том в красно-белом переплете, лежащий на столике. — Я теперь больше ничего не читаю.
