Что верно, то верно. Но это было до сегодняшнего чаепития.
Герцогиня Тринити облизнула губы чёрным, гибким, как угорь, языком:
— Ну как, ты поможешь мне? Сделаешь так, чтобы моему дорогому кузену Виктору дали скидку на похороны?
Я встала с кровати:
— Это зависит от того, удалось ли вам разузнать что-нибудь о Ребекке.
— У меня и правда есть для тебя кое-что интересное, но сначала пообещай, что поможешь.
— Когда вы попросили меня о помощи в прошлый раз, оказалось, вы коварно замышляли убить Матильду. Почему я должна доверять вам теперь?
Герцогиня кивнула:
— Буду с тобой откровенна, дитя. До тебя могут дойти сведения, что Виктор вскоре после моей смерти написал памфлет, где рассказал о многих моих пороках и грехах.
Я от души нахмурилась.
— Конечно, большинство девочек твоего возраста решили бы, что я хочу отомстить ему за это. — Она ткнула мне в грудь толстым полупрозрачным пальцем. — Но ты, я не сомневаюсь в этом ни минуты, сразу поймёшь, что я ценю в Викторе его честность и принципиальность. Он всегда вёл себя со мной как с равной, невзирая на мой титул. Ты ведь понимаешь меня?
Я очень хорошо понимала:
— Он был единственным, у кого хватало смелости говорить, какая вы на самом деле жалкая, жадная, уродливая во всех отношениях старая клуша. За это вы его и любили.
— Надо же, как глубоко ты мыслишь, дитя.
— Ничего удивительного, дорогая. Ведь у меня все задатки прирождённого йога-толстопуза или по меньшей мере ушастой совы.
Внутренний свет привидения разгорелся ярче, озаряя комнату.
— Только ничего не говори обо мне, когда придешь к Виктору, чтобы договориться о гробе по заранее снятой мерке, — предупредила герцогиня. — Если он узнает, что это была моя идея, то может воспротивиться.
— Ладно-ладно, он ничего не заподозрит, — нетерпеливо перебила я. — А теперь расскажите мне о Ребекке. Что вам удалось узнать? Вы её видели? Где её держат в плену?
— Дворец Проспы, — прозвучало в ответ. — Она во Дворце Проспы.
Ну наконец-то! Лёд тронулся!
— Как туда попасть?
Герцогиня долго молчала, паря передо мной с задумчивыми видом. Возможно, она пыталась принять какое-то решение.
Потом проронила:
— Тебе нечего там делать, дитя.
— Ребекка моя подруга. Для меня нет дела важнее, чем спасти её. — Мой взгляд сделался холодным и жёстким. — Как мне попасть к ней?
— Ты знаешь как, — промурлыкала герцогиня.
Да, я знала. Но я не могла ничего предпринять, пока не выберусь из дома.
Слабая улыбка тронула бледные губы герцогини. Не говоря ни слова, она стала съёживаться, сворачиваться в клубок, пока не превратилась в крохотный шарик света, над которым курился дымок словно от тлеющего полена. Шарик пересёк комнату и завис перед замочной скважиной. Из шарика высунулся пухлый палец герцогини и стал менять форму, пока не превратился в ключ. Ключ воткнулся в замок, повернулся. Раздался скрежет, что-то щёлкнуло.
Герцогиня исчезла.
Уже у самой двери меня догнало призрачное эхо:
— Тебе нечего там делать, дитя…
Я повернула дверную ручку и тихо вышла в коридор.
Полночь давно миновала, и улицы Лондона в эти ночные часы были болезненно тихими. Лишь редкие экипажи нарушали гробовую тишину да порой где-то лаяла собака. Небо казалось беспросветно чёрным. Ни звёздочки. Газовые фонари, как могли, старались разогнать тьму, бросая лужицы света на мостовые.
В моём животе ворочался ледяной комок. В голове вихрем неслись мысли. Я думала, что самое сложное — выбраться из дома, а уж приподнять завесу и попасть в Проспу будет пара пустяков. Но я заблуждалась. Несколько раз я останавливалась на улице и пыталась применить метод Амброуза Крэбтри. Первый раз я выбрала для концентрации фонарь — и чуть не ослепла. В другой раз — обломки кареты в конце улицы, но и с ними ничего не вышло.
Полностью погрузившись в мысли о Ребекке и о том, как её спасти, я сама не заметила, как оказалась далеко от дома. Одинаковые аккуратные домики остались позади. Вместо них вокруг меня высились мрачные здания тёмно-красного кирпича с заколоченными и забранными решётками окнами. Я не замедляла шага. Я не знала, куда держу путь, но шла и шла, не в силах, а может, и не желая остановиться. Словно какой-то далёкий маяк манил меня. Я не видела его свет, но чувствовала, что приближаюсь к нему. Перед моим внутренним взором, вытеснив все прочие мысли, стояло испуганное лицо Ребекки. «Дворец Проспы, Дворец Проспы», — повторяла я про себя.
Свернув налево, я прошла по тротуару. Остановилась, подняла голову. Прочла табличку: «Уинслоу-стрит». Я вздохнула. Время было уже позднее. Наверное, пора возвращаться, пока меня не хватились. Но, сделав несколько шагов, я снова застыла.
На другой стороне улицы, между обувной фабрикой и пансионом, темнело пустое пространство, похожее на пещеру. Даже в слабом свете фонарей было видно, что некогда на этом месте стоял дом, но теперь он разрушен. Возможно, сгорел. Груды кирпичей лежали тут и там словно угольные кучи — всё, что осталось от здания. Не считая куска фасада: стена, провал на месте окна и дверь.
Я перешла улицу, чтобы посмотреть поближе. Дверь была утоплена в стене, а рядом с ней имелась бронзовая табличка. Потускневшая и траченная временем. Я посмотрела на дверь, гордо закрывавшую собою проход, который больше уже никуда не вёл. Все мои мысли были о пропавшей подруге. И тут это случилось — я и понять ничего не успела.
Знакомое гудение пронзило ночь. Алмаз Тик-так пробудился у меня под платьем, налился жаром. Дома слева и справа подёрнулись рябью, выгнулись. Потом стали таять и беззвучно провалились куда-то. Земля под ногами дрогнула и пошла трещинами. Всё это время я неотрывно смотрела на дверь — даже когда передо мной из-под земли воздвиглась огромная белая стена и заслонила небо.
Казалось, здание потягивается будто спросонок, разводит крылья влево и вправо. Чудовищно огромный, высокий и длинный дом. Стены быстро разрастались вширь. Вот на фасаде прорезались большие окна, в деревянных рамах заблестели стёкла. По сторонам от двери встали ребристые колонны. Сама дверь окрасилась в лаково-чёрный цвет. На её поверхности вырос дверной молоток в виде золотого полумесяца. Табличка засияла, будто только что отполированная. Под ногами протянулась дорожка из серебристых камней. По её сторонам выросла живая изгородь высотой мне по плечи, с кроваво-красными листьями.
Я подошла к двери. Остановилась перед ней. На табличке значилось:
Сердце пропустило удар. Во рту пересохло. У меня получилось! Я попала туда, куда хотела! Я отступила на шаг и запрокинула голову, чтобы оглядеть фасад здания. Все окна были темны — и лишь в одном, на третьем этаже, похоже, горела свеча. Свет вдруг померк — чей-то силуэт заслонил его. И свет погас.
