Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Хотя набеги крестоносцев немногим отличались от прусских или литовских, все же между христианами и язычниками существовала большая разница. Христиане переселяли большинство своих пленников работать на земле, часто как слуг, короче говоря, многие из пруссов продолжали вести ту же жизнь, что и до плена. Христиане освобождали за выкуп одних пленников и обменивали других, но они редко продавали их на рабовладельческих рынках. Язычники, будучи более отсталыми экономически, нуждались в меньшем числе слуг и часто продавали своих пленников в рабство в другие страны, использовали их для человеческих жертвоприношений, женщин превращали в наложниц или домашних слуг. По свидетельствам крестоносцев, пленники, захваченные варварами, уже не считались людьми, с ними обращались как со скотом. Есть свидетельства того, как доведенные до отчаяния пленники бросались на своих мучителей, когда охрана была вынуждена ослаблять пригляд за ними, чтобы защититься от нападения рыцарей и ополченцев. Жестокие времена, жестокие поступки!
Вероятно, обе стороны начали осознавать, что некоторые из пленников уже переходят из рук в руки не по первому разу. Этим несчастным позволяли вернуться к своим родичам. Мы встречаемся с упоминанием, что на совете перед боем, когда обсуждались тактика и раздел добычи, прусские воины настаивали, что такие пленники не входят в их долю и не учитываются в дележе.
Должно быть, обе стороны пытались облегчить участь жертв таких набегов. Но даже тевтонские рыцари и их епископы не были настолько богаты, чтобы обеспечить новыми жилищами и наделами каждую обездоленную семью. Не существовало и бюрократического аппарата, способного вести записи, необходимые, чтобы воссоединить разлученные семьи или подтвердить личность, прошлые заслуги и так далее. Все это могли подтверждать только живые люди, при всем несовершенстве подобных свидетельств. Тевтонские рыцари часто переселяли своих пленников в деревни под руководством их наследственных родовых вождей и позволяли им пользоваться своим оружием.
Хотя эта политика часто бывала успешной в завоевании доверия населения, она была еще более успешной, если в войне побеждали крестоносцы. Когда удача от них отворачивалась, то все шло по-другому. Переселенные пруссы сохраняли возможность объединяться и восставать. Так как и у знати, и у простолюдинов были свои причины для мятежа, их нужно было лишь воодушевить и дать им шанс на успех. Когда Скуманд продемонстрировал, что орден не способен защитить свои, даже наиболее безопасные области, взбунтовались погезанцы. Восстание в этой давно усмиренной области к северу от Кульма оказалось очень неприятным сюрпризом для прусского магистра.
Мятежники добились быстрого и поразительного тактического успеха. Под предводительством бартийского вождя они захватили кастелянов Эльбинга и Христбурга, вероятное помощью какой-то уловки. Бартийский вождь, прославившийся своей жестокостью, превосходящей жестокость прочих вождей восстания, повесил священника и приказал убить оруженосца, пытаясь запугать пленников; возможно, он перебил бы и остальных, если бы какой-то оставшийся им верным прусс не освободил их от цепей и не помог бежать.
То, что восстание не распространилось дальше, было отчасти обусловлено осторожностью, которая смягчила ненависть местных жителей, отчасти трудами Теодорика, протектора Самландии, который поспешил назад из Германии, когда услышал эти новости. Как пишет, скорее всего пристрастно, Дусбург:
«Самландцы любили его, и он собрал их всех вместе, и говорил со всеми людьми, и убедил их избегнуть злой ошибки, что внушалась им дьяволом. И когда об этом стало известно жителям Натангии и Бармии, они отвратились ото зла, что сотворили вначале, и дали крепкую клятву, что будут верными братьям-рыцарям».
Единственным актом репрессий со стороны рыцарей была казнь многоженца, чьи жены засвидетельствовали против него. Напуганные восстанием рыцари были готовы видеть заговорщика в любом местном жителе, который продолжал придерживаться языческих обрядов, таких, например, как многоженство или сжигание умерших, поэтому для некоторых пруссов появилась реальная возможность сводить счеты с личными врагами, выдавая их за предателей. Но в документах этого времени мы, однако, не находим примеров расправ. Возможно, на тот момент рыцари преднамеренно закрывали глаза на подобные грехи местных жителей. Казнь двоеженца лишь доказывает, что орден не собирался терпеть открытого неповиновения, но не раскапывал «маленькие тайны», ибо репрессии взбунтовали бы местную знать, которая была еще способна на открытое сопротивление. Магистр, разумеется, не хотел толкнуть прочие племена на соединение с погезанскими мятежниками. Это была политика, которую одобрил бы сам Макиавелли. С другой стороны, в случае с погезанцами, взявшими в руки оружие, магистру ничего не оставалось, кроме как сокрушить их силой. Конрад фон Тирберг повел войско в Погезанию летом 1277 года и возвратился осенью, перебив и захватив в плен для последующего переселения множество народа, так что после этого большие пространства стали безлюдными. Многие погезанцы бросали свои дома и через Галимбию и Судавию бежали в Литву. Великий князь расселил их вокруг Гардинаса, откуда они продолжили свою борьбу с тевтонскими рыцарями. Поселив заклятых врагов крестоносцев на эти опасные и стратегически важные земли, князь показал себя проницательным политиком.
Магистр Конрад предположительно расселял погезанских повстанцев вокруг своего нового замка в Мариенбурге, где он мог бы присматривать за ними более основательно. Этот замок был построен на замену Цантиру, старому укреплению в устье Вислы, и должен был служить одним из центральных опорных пунктов ордена. В следующем веке он станет ставкой Великого магистра и одним из крупнейших и красивейших замков в мире, но тогда он был лишь простым фортом, образующим вместе с Эльбингом и Христбургом треугольник укреплений, позволяющий ордену лучше контролировать поселения бывших мятежников. Подобно другим замкам, которые строились и в то время, и позднее, он был сложен из кирпича. В прибрежной Пруссии практически не было камня, а завозить его было слишком дорого, поэтому камень использовался только для отдельных архитектурных элементов, таких как своды окон и капители. Как только в Пруссии развилось производство кирпича, все важные здания: замки, церкви, склады или дворцы, стали строиться из этого материала.
Следуя урокам Третьего прусского восстания, тевтонские рыцари отнеслись к судавийской проблеме более серьезно. Хотя это племя в последние годы жестоко претерпело от ордена, волынцев, поляков, русских и даже натангийцев, оно все еще оставалось опасным и могло вести войну глубоко на территории ордена. Особенно страшны они были, когда на помощь им приходили литовцы. Но это происходило только в наступательной войне: Литва была слишком далеко, чтобы оказать своевременную помощь в отражении набегов ордена, если только литовцы не узнавали заранее о точной дате предполагаемого похода. Никто не мог позволить себе держать войска в бездействии, ожидая появления неприятеля. В одиночку судавийцы оказывались не в силах отражать нападения немецких, польских и русских войск.
В первом же большом походе крестоносцы добились значительных успехов, пленив множество жителей и угнав скот и лошадей. Возвращаясь обратно, они поймали в засаду около трех тысяч преследовавших их разъяренных судавийцев. Потеряв лишь шестерых человек, христиане убили множество языческих воинов, неловко угодивших в капкан. Остальные язычники были обращены в бегство.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
