Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
Два посла сначала прошли через дворец главного дворецкого и удивлялись тому, что там увидели: слугам-мальчикам, украшениям и оружию. Они вообразили, что это дворец самого халифа. Но все это затмило то, что они увидели во дворце халифа, где их поразили 38 тысяч гобеленов из вышитой золотыми шелковыми нитями парчи и 22 тысячи изумительных ковров. Там находились также два зверинца, где содержались звери, дикие по природе, но ручные благодаря дрессировке. Они принимали пищу из рук людей. Среди зверей была сотня львов, причем каждого из них опекал смотритель. Затем послы вошли во Дворец дерева, обступивший пруд, из которого росло дерево. У него было восемнадцать ветвей, украшенных искусственными листьями разного цвета. На ветвях сидели птицы из золота и серебра (то есть позолоченные и посеребренные). Они были разных видов и размеров и сконструированы так, что могли петь. Из дворца послы прошли в сад, где помещалось несчетное количество мебели и посуды. На стенах проходов к саду висели 10 тысяч позолоченных кольчуг. Представ, наконец, перед аль-Муктадиром, послы увидели, что халиф восседает на троне из эбенового дерева, инкрустированного золотом и серебром. Справа и слева от него висело по девять ожерелий из драгоценных камней. Камни слева отражали солнечный свет. Послы вместе с переводчиком остановились на дистанции около 50 метров от халифа. По окончании аудиенции их провели по дворцу и показали слонов, покрытых роскошными попонами, жирафов, рысей и других зверей. Послов одели в почетные облачения и каждому из них дали по 50 тысяч дирхемов вместе с комплектами изысканной одежды и подарками. Следует добавить, что послы прошли ко дворцу по «улице минаретов», насчитывавшей тысячу таких сооружений. Действие происходило в час дня, и, когда проходили византийцы, муэдзины нараспев пронзительными голосами произносили призыв к молитве. От их голосов, казалось, дрожала земля, и послы были сильно напуганы[138].
Жители Востока хорошо знают, как усилить блеск драгоценных камней, которыми они украшают одежду и орнаменты в торжественных случаях. Сэр Джон Малкольм так описывает прием у персидского шаха: «Его облачение не поддается описанию. В основном оно было белого цвета, но покрыто драгоценными камнями необычайных размеров. Сверкание камней в месте преломления солнечных лучей, где сидел шах, было столь ослепительным, что невозможно было различить крохотные частички, которые в сочетании придавали такой удивительный блеск всей его фигуре».
Рассказывают удивительную историю про правителя, который отказывал поэтам в вознаграждении, положенном им по обыкновению. Этот правитель, чье имя не упоминается, мог запомнить панегирик, услышав его хотя бы один раз. Его невольник мог воспроизвести хвалебную оду поэта, услышав ее дважды, а рабыня – после троекратной декламации оды. Когда поэт приходил с предложением прочесть панегирик правителю, тот обещал, что если сочтет авторство оды подлинным, то вознаградит поэта суммой денег, равной тяжести труда по ее написанию. Соглашаясь, поэт декламировал свой панегирик. Правитель же говорил: «В стихах нет ничего нового. Я знаю их уже несколько лет. – Он цитировал стихи по памяти и затем добавлял: – Этот невольник тоже их знает». По велению правителя невольник, услышавший стихи дважды, от поэта и правителя, воспроизводил их на слух. Тогда правитель говорил поэту: «У меня есть рабыня, которая тоже может процитировать эти стихи». По его повелению рабыня, скрытая за занавесью, цитировала оду, услышав ее трижды. Поэт же уходил несолоно хлебавши. Знаменитый поэт аль-Асмаи, узнав об этом и догадавшись, что здесь кроется некий трюк, решил перехитрить правителя. Для этого он сочинил оду из очень трудных слов. Но он сделал не только это. Другое его изобретение будет разъяснено вскоре, а третье состояло в том, что он оделся бедуином, чтобы его не узнали, закрыв свое лицо, за исключением глаз, лисамом (покрывалом), по обычаю арабов, живших в пустыне.
Поэт пошел переодетым ко дворцу и, получив разрешение, вошел с приветствием в покои правителя, который спросил:
– Откуда ты, о соплеменник, и чего ты хочешь?
Гость отвечал:
– Да умножит Аллах могущество правителя! Я поэт и сочинил оду в честь нашего повелителя, султана.
– О, соплеменник, – сказал султан, – знаешь ли ты о наших условиях?
– Нет, – ответил поэт, – каковы они, о султан нашего времени?
– Они состоят в том, – объяснил правитель, – что, если стихи не твои, мы откажем тебе в вознаграждении. Если же они твои, мы подарим тебе сумму денег, равную тяжести твоего труда на их сочинение.
– Как, – сказал аль-Асмаи, – я могу присваивать то, что принадлежит другому, зная, что ложь перед султаном является одним из самых позорных поступков? Согласен на эти условия, о султан, повелитель наш.
Поэт продекламировал оду. Султан же, сбитый с толку и неспособный запомнить стихи, сделал знак невольнику, чтобы тот воспроизвел их. Невольник не смог этого сделать. Правитель велел процитировать стихи рабыне, но та тоже не смогла произнести ни слова.
– О, соплеменник, – сказал султан, – ты сказал правду. Ода, без сомнения, твоя. Я не слышал ее прежде. Тогда скажи, о чем стихи, и мы заплатим тебе сумму денег, равную тяжести труда по ее сочинению.
– Не пошлешь ли ты, – сказал поэт, – слугу, чтобы принести их?
– Принести что? Разве стихи, – спросил султан, – не написаны на бумаге, которую ты принес с собой?
– Нет, султан, повелитель наш, – ответил поэт. – Во время сочинения стихов у меня не было листа бумаги, чтобы их записать, и я не нашел ничего другого, кроме как фрагмент мраморной колонны, оставленный моим отцом. Пришлось вырезать стихи на нем, а фрагмент колонны лежит во дворике дворца.
Фрагмент колонны был доставлен в завернутом состоянии на спине верблюда. Для выполнения обещания султану пришлось серьезно истощить свою казну и отказаться от повторения своего трюка (который, по его собственному признанию Аль-Асмаи, он придумал сам). В будущем султан вознаграждал поэтов согласно традиции, следуемой правителями[139].
В нынешнее время упадка арабского просвещения (который начался, можно сказать, с завоевания Египта турками-османами) литература все еще оказывает магическое влияние на арабов. Произведения, подобные «Тысяче и одной ночи» (хотя и считаются образованными арабами праздным творчеством, недостойным заноситься в разряд классики), позволяют профессиональным сказителям привлекать толпы восторженных слушателей в кофейнях. Теперь же, когда оригинал этого произведения напечатан и покупается по умеренным ценам, вероятно, он в значительной степени вытеснит романы Абу-Зейда, Аз-Захира и Антары. В качестве доказательства очаровывающей силы, с которой сказки «Тысячи и одной ночи» воздействуют на сознание весьма образованных мусульман, следует указать, что один из историков современного Египта, шейх Абдуррахман аль-Джабарти так увлекся их чтением, что взял на себя труд исправить язык одной из копий этого произведения, находившейся в его распоряжении. Он вычеркнул или изменил все, что сильно оскорбляло общественную мораль и было лишено остроумия, а также добавил много шуток от себя и от других литераторов. Что стало с этой копией, я не смог узнать, хотя был знаком с несколькими друзьями шейха.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
