30. Сладкий малыш
Пришел с работы, поймал Артема. Мне показалось, что у него нездорово блестят щеки. Потрогал лоб – нормально. Благодарно-поощрительно похлопал его по щеке. А рука прилипла. Намертво. Еле-еле отодрали с ним вдвоем, чуть ли не с кровью. Оказалось, малыш до этого пару часов лизал чупа-чупс.
Хорошо, что я не стал его целовать. Пришквариться к нему губами было бы совсем неловко – как к качелям на морозе.
31. Кошкин дом
Стою жду лифта в подъезде. Чувствую на затылке чей-то взгляд, холодный, липкий. А дом у нас, надо заметить, тот еще «Твин Пикс». Люди с виду обычные, но глубоко их скрести не стоит. Можно расковырять такое, что потом бульдозером не закопаешь. Половина – со справкой, половина – без. Та, что без, страшнее тех, кто задокументирован. Одним словом, есть кому прожечь дыру взглядом в моем затылке. Мне очень не хочется оборачиваться, но, возможно, уже пора бежать, а я все еще жду лифта, как в мирное время. Осторожно оглядываюсь назад через плечо. Сидит. Смотрит. Нагло, не моргая. Прямо в глаза, как будто надеется сделать из моих белков яичницу и съесть на завтрак (говорю же, «Твин Пикс»).
Кот. Дымчатый, вислоухий, высокой щупательности (по десятибалльной шкале «хочется пощупать» – 10). Дверь межквартирного холла открыта, сидит на пороге, сканирует периметр.
«Сидишь», – спрашиваю. Кот, судя по всему, светский, нужно поддержать беседу.
«Сижу», – отвечает.
«Это у тебя хозяйка чокнутая, из этого холла подглядывает за всеми, кто лифт вызывает?»
«Моя, – обреченно вздыхает вислоухий, – сегодня вот меня прислала вместо себя…»
Молчим. Лифт что-то долго не едет.
«А это у тебя, – прерывает молчание вислоухий, – малыш возле помойки дворового кота за хвост таскал? Я в окно видел».
«Мой», – не без гордости отвечаю я.
Лифт приехал и со скрипом раздвинул вековые челюсти.
«Ладно, – прощаюсь я с вислоухим, – береги себя. Не говори своей, что я тут лифт вызывал».
«Хорошо, – кивает тот, – ты тоже себя береги».
Двери лифта уже почти закрылись, когда я услышал, как вислоухий мяукнул мне вслед:
«И ты своему не говори, что я тут живу».
32. И жить торопится…
Мой фитнес-трекер на запястье меряет шаги. У меня выставлен норматив 8000 шагов в день, по рекомендации ВОЗ. Если я его выполняю, часики радостно жужжат и выдают мне электронную медальку. Если нет, грустно молчат. Мне даже кажется, что в этом случае их батарейка быстрее разряжается. От тоски.
Эти медальки, пусть и электронные, сильно давят на эрогенную зону моего тщеславия. А 8000 шагов в день, особенно лежа вечером на диване, не очень-то и пройдешь. А медальки давят.
Вот, думаю, вечерами после работы свои умные часики тайком на Артема вешать. Он своим броуновским движением эти 8000 шагов за несколько минут сделает. Малыш сейчас даже ест и спит бегом.
Он и не заметит, а мне медалька.
33. Гормон-разведчик
Как-то раз в разговоре с кем-то я сказал «а вот мой младший сын…». А сын-то у меня один. Видимо, в подсознание пробрался женский гормон и оттуда требует второго.
34. Папа под капельницей
Маленький ребенок – это матрица, которая управляет тобой помимо твоей воли. Ты считаешь себя свободным самостоятельным человеком, а ты уже давно пиксель.
Однажды я пришел в гости к знакомым, один, без жены и без Артема. Я в задумчивости прохаживался вокруг праздничного стола еще перед тем, как все приглашенные расселись, и на автопилоте отодвигал ножи от края стола, переставлял бокалы от тарелок в центр и втыкал вилки в салаты. Это только для пифии ложки нет, а для нас, в детской матрице, она еще как есть, так же как и вилки с ножами и прочее колюще-режущее. Я очнулся только после того, как в мимозе торчало уже три вилки.
За моей спиной, в другом конце комнаты, интеллигентно шушукались двое. Они были уверены, что на таком расстоянии возможности человеческого слуха ограничены. Но я же не человек, я пиксель, напоминаю. Я все слышал. Эти люди, видимо, профессионально разбирались в предмете.
